- Почему?
- Тебя Родченко хотел видеть, - майор тряхнул трубкой. – Только
что звонил. Сказал пока подождать.
Вот незадача! Что там ещё за ситуация нарисовалась? Дай Бог,
если какие-то технические моменты. Но может быть и хуже.
- Так что дуй к нему, а потом звони – и я тебя включаю в
полётный лист до Чкаловского. И твою братву.
Майор обеспечивал наши вылеты и прекрасно знал, в отличие от
многих, кто мы и что из себя представляем.
Я чертыхнулся. Вышел из домика. Поймал попутную «шишигу» -
тентованный грузовик ГАЗ-66, доехал до штаба группировки.
Полковник Родченко, наш координатор, встретил меня как всегда
дружелюбно. Строгий и резкий, к спецназу он относился как к родным,
особенно с учетом нашей трудовой биографии, и готов был в лепешку
ради нас расшибиться. Он не раз выручал нас очень по крупному.
Однажды для нашей эвакуации устроил масштабную войсковую операцию,
вызвав дипломатический скандал. В общем, наш человек.
- В Москву собрался? – спросил он. Мы с ним давно уже были на
ты.
- Хотелось бы, - ответил я, думая, что сам не могу разобраться –
стремлюсь ли я в столицу. Было у меня ощущение, что тут мы нужнее и
много не доработали.
- Москва, блестят колокола, - протянул полковник. – Тебя тут
гость столичный видеть хотел.
- Кто? – насторожился я.
- Увидишь. Он тебя ждет в «келье».
«Кельей» мы называли комнаты разведотдела группировки, где туча
спецаппаратуры, средства связи, локальная компьютерная сеть и
глухие сейфы с документацией под различными грифами
секретности.
Я отправился туда, махнул пропуском часовому, открыл хитрый
электронный замок. В одной из «келий» увидел по-хозяйски
рассевшегося за письменным столом мачо российской армии - будто
сошедшего с агитационных плакатов, полковника Лукьянова. Ёкнуло
тревожно сердце. Прямолинейный, как шпала, упрямый и исполнительный
до мелочей педант, верная правая рука нашего куратора замначальника
ГРУ Шабанова, этот тип появлялся, когда затевалось что-то
по-настоящему серьезное.
- День добрый, Вилен Семёнович, - произнёс я.
Наши отношения были слегка натянуты – иного не могло быть, у
него они со всеми натянутые, но со мною чуть менее, потому что я к
нему привык. По поведению Лукьянов чем-то напоминал того ярого
уставника, который мне лечил голову полчаса назад, но на деле был
человеком совершенно другой закваски. Его сдержанность и
приверженность правилам шла не от напыщенного самомнения и
самолюбования. Просто он был человек-функция, заточенный под
решение задач, этакая электронная машина. У него все было по
правилам не ради правил, а ради достижения цели. Уникальный в своем
роде экземпляр.