Анна благодарно улыбнулась и
устроилась на краешке софы. Михаил Арсеньевич продолжал стрекотать,
высказывая своё мнение по поводу погоды, урожая, глупости нынешних
слуг и непутёвости теперешней молодёжи. Причём к теперешней
молодёжи он относил и Анну, и Михаила, и отцов их, и даже пару раз
упомянул Александру Степановну, которая, как оказалось, была одно
время частой гостьей в усадьбе.
— Не та ноне молодежь, не та! –
повторял он задумчиво. – Миша – тот ещё ничего. Беспутный немного,
ну да дело молодое, горячее. А вот батюшка его, Николай Игнатьевич,
– немочь бледная был. Жизнь промаялся, как и не жил вовсе. Веришь
ли? Смеяться лишний раз не осмеливался. Ни голосу в сердцах не
повысил, ни руку на какого охламона не поднял, вина и то в рот не
брал. Всё от отцовой судьбы берёгся. Всё тихо, всё благостно… Пока
вовсе не скис.
Михаил Арсеньевич тяжело вздохнул,
вынул, будто из воздуха, серебряную табакерку. Щелчком откинул
крышку, украшенную медальоном с изображением Клавдия II, взял
изрядную щепоть табаку, шумно втянул в одну ноздрю, затем повторил
для второй. Богатырски чихнул, утёрся платком, шмыгнул носом, после
чего изрёк:
— Уважаю это дело до чрезвычайности.
Вот ежели бы в Славии меньше курили, да больше нюхали, то вдвое бы
пожаров меньше было, а здоровых людей – более… Ты, дочка, зачем к
Михаилу-то пожаловала, одна, да по темноте? Натворил чего,
небось?
Анна как могла коротко описала
сложившуюся ситуацию, стараясь не слишком акцентировать внимание
старика на неприглядном поведении его праправнука. Как выяснилось –
старалась напрасно. Вместо того чтобы осерчать или расстроиться,
Михаил Арсеньевич развеселился. Он громогласно хохотал, утирал
навернувшиеся на глаза слёзы, хлопал себя по сухоньким коленкам и
вновь разражался неудержимым хохотом. Девушка сидела, выпрямив
спину до хруста в суставах и осуждающе поджав губы. Ей было
неприятно и обидно, что собеседник потешается над унижением
отца.
— Ты не обижайся, доченька! – заметив
её состояние и вмиг успокоившись, произнёс старик. – Видит
божественное семейство – не над тобой смеюсь. Над Мишкой! Послали
же боги родственничка. Всё-то у него не как у людей. Веришь? Он
ведь и не догадывается, какую кашу заварил. Перебрал вчера да
отсыпался весь день. Сейчас уже небось проснулся… голова чугунная.
От дворовых своих весь день отмахивался, мсьё своего, не разлепляя
глаз, по спине тростью огрел – эка невидаль. Но вот батюшку твоего
ведь и в мыслях оскорбить не намеревался, а вышло… Ох лишенько, что
же это с соседскою дружбою вино да дурные слуги делают… Ты вот что,
зла на него не держи…