Из одной из раскрытых дверей машин, что стояли зажатые в ДТП,
свешивался окровавленный труп, под которым натекла красная лужа.
Как ни странно, зомби он совсем не интересовал - видимо, в отличие
от своих киношных коллег, их целью было само по себе убийство, а не
поедание убитого.
В общем-то, все понятно. Ни за что не поверю, что подобная
вакханалия не вызовет интереса со стороны властей, а раз я не слышу
приближающегося воя сирен, то вывод прост — власти больше нет. Не
знаю, что произошло, и тем более — что происходит, — но на помощь в
разгадке этого дела рассчитывать не приходится.
Я посмотрел на шкатулки, стоящие на столе, одна из которых
излучала манящий фиолетовый свет, на телефон в своей руке, и
подошел к шкафу в углу. Раскрыл створки, являя свету узкий
оружейный сейф, стоящий в самом темном и укромном месте. Пошарил в
кармане самой задрипанной олимпийки, что висела тут же, в шкафу, и
открыл сейф. Протянул руку и вытащил из крепления свой верный
870.
Теперь каждый сам себе власть.

Пожалуй, это единственное, что у меня осталось от предыдущей
жизни. Жизни, в которой я был подающим надежды практическим
стрелком, выигрывающим соревнования одно за другим. Медали за
призовые места я давно сдал в ломбарды, чтобы оплатить съемную
хату, дипломы и грамоты затерялись при постоянных переездах в
попытках найти квартиру, которую я смог бы тянуть при своих
нынешних доходах... И только с дробовиком я не расставался, не
продал его даже тогда, когда приходилось питаться пустой гречкой,
потому что ни на что другое не было денег. И с сейфом, конечно,
тоже, хоть и сменил его на самый простой и дешевый, продав старый
на интернет барахолке. Куда бы я ни переехал, обязательно буквально
на следующий день на пороге появлялся участковый, «чтобы
познакомиться», и первым делом невзначай спрашивал про сейф. Они
будто единой мозговой сетью связаны и передают друг другу
информацию про всех владельцев оружия, что переезжают из зоны
влияния одного к другому.
Так что совсем без сейфа не вариант. К счастью, для моего малыша
хватало и простого железного пенала на ключе. Хотя, конечно, никто
кроме меня, «малышом» его не назовет — как-никак почти метр стали и
пластика весом почти четыре кило.
Я достал дробовик, отвел назад цевье и вынул из открывшегося
патронника красный вкладыш, означающий, что оружие не заряжено. Оно
уже давно не заряжено и стоит на консервации — я уже давно не
посещал тиры и стрельбища, у меня не было на это денег. На бары и
клубы — да, были. А на то, чтобы пострелять — не было. Это просто
не имело смысла после того, как меня внесли во все черные листы
соревнований по практической стрельбе и не продал я свое ружье лишь
только потому, что вложил в него в свое время не только кучу
времени, но и часть души, собственными руками отполировывая до
зеркального блеска детали ударно-спускового механизма.