Они остановились у трехэтажного дома. Вышли и пошли в подъезд. Лиза такие подъезды никогда не видела: деревянные лестницы, деревянные стены, хотя дом выглядел кирпичным. Пах дом пылью и плесенью, все двери были открыты, кое-где их уже не было. Стекла выбиты. Тоскливое зрелище.
— Я когда маленький был, мы двери никогда не закрывали. Полено к двери приставляли—значит, дома никого нет, можешь зайти подождать, можешь попозже прийти.
— Ого, и никто ничего не крал?
— А зачем? Все знают друг друга, помогают, выручают, благ никаких особых не было. Телевизоров, компьютеров, денег—ничего такого не водилось, самым дорогим самовар был.
— Здорово!
Они зашли в квартиру и сразу попали на кухню: старая ржавая плита прямо напротив двери, справа окно. Слева еще одна комната—проходная—и одна маленькая, словно детская.
— Туалет на улице, на ночь ведро ставили у двери, утром его выливали. У окна на кухне стоял стол и стулья, маме хорошо видно было, кто на лавке у дома сидит, кто из ребятишек хулиганит, — проводил экскурсию Виктор Анатольевич.—Пойдем я тебе летнюю кухню покажу, тут уже и не осталось ничего. Все растащили.
Они вышли на улицу, летняя кухня была прямо напротив, шагах в двадцати. Забор покосился от старости и дождей, на территории была лавка, сарай для инструментов, сарай для пшена, курятник, свинарник и, собственно, место для приготовления пищи под небольшим навесом, за ним небольшой участочек.
— Тут раньше качели висели. Специально для Димы повесили. Диме вообще повезло: расти в деревне, на свободе, со зверюшками, молоко парное пить из-под коровы, трактор угонять с друзьями у дядь Миши — не каждый таким детством может похвастаться.
Лиза никогда прежде ничего подобного не видела, богатая фантазия позволяла ей погружаться в рассказы Виктора Анатольевича и представлять, оживлять все его истории. Они вышли на дорогу. Прямая дорога, по одну сторону дома, по другую — летние кухни, она тянулась немного под наклоном вниз. Виктор Анатольевич остановился.
— Вот с этим местом связано мое самое яркое детское воспоминание. Коровы в деревне очень ценились, их до самого последнего момента старались не убивать. Из молока мать отлично взбивала масло, творог выпаривала, сыр делала. Мы нашу Мурку очень любили, я ее помогал пасти. Глаза у коров очень умные, ресницы мохнатые. Мы ее так и не убили, хотя и могли. Кстати, умерщвляли скот не сами, у нас в деревне мужик был, который этим занимался. Так вот, однажды я видел, как этот мужик убивал корову кому-то из соседей. Прям вот здесь, посреди дороги. Корова уже была оглушена, лежала без сознания, и этот мужик обхватил шею ее сзади и прошелся по горлу ножом, кровь хлестанула. Была ранняя весна, по дороге текли маленькие ручейки. И я помню, как стою тут, маленький мальчик, и вдруг мимо моих ног протекают красные ручейки, образуя кровавую паутину. Такое яркое воспоминание...