Никса умер в час ночи, двадцать третьего января, одна тысяча
восемьсот семьдесят пятого года.
§5.1. Январь потерь
Время никого не щадит. Не побоюсь сказать откровенную
банальность, но за всю историю человечества, ни одному человеку так
и не удалось помолодеть. Секунды складываются в года. Года стирают,
вымывают из человека силы, здоровье, а иногда и саму жажду жить.
Уходит в неведомые дали, в память, в сухие строки учебников, время.
И вместе с ним уходят люди.
Январь одна тысяча восемьсот семьдесят пятого года стал для
меня, для нас, для Империи, месяцем потерь. Второго тихо скончалась
Максимилиана Вильгельмина Августа София Мария Гессенская, с
пятьдесят пятого года известная миру как императрица Мария
Александровна. Императрица-мать. Младшему ее сыну, Великому Князю
Павлу Александровичу только-только исполнилось пятнадцать...
Дорогая моему сердцу Великая княгиня Елена Павловна пережила
подругу ровно на неделю. Странная болезнь - в три дня выжегшая
полную сил и энергии Принцессу Свободы, и мы, старожилы ее
незабвенных четвергов в Михайловском, сестры Крестовоздвиженской
общины, и остальные, знавшие ее, люди погрузились в пучину
скорби.
Похороны собрали небывалую толпу народу. Десятки тысяч
петербуржцев вышли на промерзшие улицы, чтоб проводить в последний
путь выдающуюся женщину. Ах, еслиб все они знали, что не пройдет и
месяца, как им снова придется одеваться потеплее для долгого
стояния в молчаливых шеренгах, провожающих траурный кортеж.
Двадцать третьего января умер Великий Император Николай Второй, за
восемь лет царствования совершивший довольно деяний, что бы встать
в один ряд с Петром Первым и Екатериной Второй. Умница, невероятный
хитрован, гений интриги и острожный реформатор. Мой покровитель и
друг.
Замерли стрелки. Время остановилось. Где-то там, за окнами,
будто бы в ином мире, продолжало садиться и вставать солнце. По
улицам стучали копыта и подкованные сапоги марширующей гвардии.
Быть может даже, умом могу это допустить, смеялись люди. Не
знаю. Я этого всего не видел. Будто бы снова, как много лет назад в
Сибири, во мне поселился кто-то еще. Кто-то другой, холодно
отмечающий пролетающие мимо события. Фиксирующий выражения лиц,
злые, злорадные или скорбные шепотки придворных. Все видящий и все
запоминающий. Подталкивающий меня прислушаться-таки к голосу
разума, и отправиться в Мраморный дворец, где собрались дядья и
братья почившего царя, дабы решить судьбу Державы.