– Раньше на дуэлях дрались за честь женщины, а тут…, тут…. – у лейтенанта не хватало слов. Его потряхивало.
Стало потряхивать и меня. Мы, в нервном беге, молча, исколесили все аллеи и дороги городка. Идти в казарму и ложиться спать, совершенно не было смысла. Переживая случившееся, невозможно было бы нормально заснуть.
– Не жалей его, – сказал мне Гречухин. – Это происходит не впервые. Очень боится Комов, чтобы Фадеев его из Армии не уволил, а тот играет на этом животном страхе и требует от майора все, вплоть до жены. Так, до чего дошло: майор Комов сам приводит свою жену в домик к Фадееву. Поверь, это – так.
Гречухин вошел в казарму, оглянулся на меня, но, видя, что я не собираюсь следовать за ним, устало махнул рукой, сказал:
– Поступай, как хочешь.
Он прикрыл за собой дверь, оставив меня в темноте. Несколько минут я стоял в тяжелом раздумье. Я, живо представив себя на месте майора Комова, до такой степени вжился в эту роль, что ноги сами понесли меня к домику, но когда я пробрался во внутренний дворик, то увидел, что свет за шторами уже не горит, на дорожке никого нет, и решил, что конфликт исчерпан. Может быть, вся эта история – плод чьего-то больного воображения, может быть все абсолютно не так, а я лишь один из участников этого бреда, Чтобы убедиться в этом, я все же надумал сходить еще и к домику начальника полигона, как будто мое знание положения вещей в этом деле что-то изменит.
Я пробрался совсем близко к крыльцу комовского домика и, стоя за кустом роз, стал наблюдать за человеком, сидящим на ступеньках крыльца неподвижно и молча. Хрустнула ветка под моей ногой, и, сразу же послышалось гулкое в тишине ночи бульканье жидкости и сопенье, пьющего из горлышка бутылки, человека. Отхлебнув достаточно много, он тяжело задышал, видимо пил водку, затем заскулил:
– Ну, что, наблудилась, блудница? Прячься, прячься теперь по кустам. Все равно домой явишься, тварь!
Тут он с силой метнул недопитую бутылку в мою сторону, в кусты роз. К моему счастью, она не долетела, а воткнулась в землю, сделав большой плевок в меня остро пахнувшей жидкостью. Дверь в дом открылась, осветив крупную фигуру майора Комова, он шагнул за порог. Я в это время был уже на дорожке, обрамленной побеленным паребриком. Вдали, как куча тлеющих углей, оставшихся после костра, бугром дыбилась багровая луна, но светлее от нее еще не становилось.