Лицо же того странного человека, называвшего себя Арчибальдом, постоянном менялось, и Гелла никак не могла понять, кого же она видит в нем.
– Арчи был таким милым, – проводя своими пальцами по голове золотого идола, улыбнулся тысячами губ незнакомец, – и он тоже изменил этот мир. Только вот задачка. К добру ли, к худу? Вопрос явно не простой. – В этот же момент узоры на его одежде превратились в спирали, которые начали заворачиваться сами в себя и перетекать друг в друга на фоне дымчатого смокинга.
– Ты знал его? – спокойно спросила Гелла, – ты знал бога?
– Незнакомец застыл, и тысячи его лиц выразили недоумение, чтобы затем одно за другим, наслаиваясь друг на друга, разразиться истерическим хохотом.
– Знал ли? Бога? – О да, конечно! – усмехнулся он. И ты его знаешь. Ведь его нет в твоем восприятии, а значит, то, что ты его знаешь, равноценно тому, что и не знаешь! Вот и получается, что как ни крути – я знаю и не знаю его!
– Это игра слов, ты не ответил на мой вопрос – абсолютно беспристрастно продолжила свое последнее интервью журналистка.
– О, – ты всё ещё сохраняешь привычки, оставшиеся после выхода из игры? А зачем они тебе тут-то? Тут правил игры уже нет. Зачем обременять себя лишними надстройками?
– Откуда я знаю? – все так же холодно спросила Гелла, – откуда я знаю, что это не очередное шоу с моим участием?
– Хм, а ведь тут ты права. Я ведь тоже не знаю… – улыбнулся Арчибальд – пока ты не знаешь…
– ТЫ говоришь, что тебя зовут Арчибальд, – это имя ты взял у бога, или он у тебя?
– А какая в сущности разница? Но если ты так хочешь знать, то у нас с ним одно имя и лицо на двоих. – С этими словами он коснулся лица статуи, и, расплавив её, нырнул в бурлящую массу.
– ААААА! – заорал незнакомец, – Горячо! Горячо! – упав с изваяния на мраморный пол начал корчиться в агонии Арчибальд, – снимите её с меня! Снимите! Моё лицо, моё лицо! – катаясь по полу с расплавленным золотом по всему телу, корчился от боли тезка бога.
– Шутка,– быстро встав и улыбнувшись от уха до уха, констатировал Арчи, стряхнув с себя подобно пыли рассыпавшиеся в прах бурлящие потоки. Теперь тысячи его лиц вибрировали под затвердевшей маской, которая выражала гримасу боли, смешанную с крайней формой выражения смеха и радости.
– Видишь?! – улыбнулся он, –у нас с ним одно лицо на двоих. А раз может лицо – то может быть и имя!