Один твой взгляд, здесь в зале схваченный внезапно,
Мне говорит о многом – о былом,
Ведь утром свой конверт, полученный обратно,
Сжигает сердце неожиданным огнем.
И дневника истертые страницы
Под детскою доверчивой рукой,
Вдруг оживляют в памяти зарницы,
Шалаш, костер и звезды над водой.
Уже не помнишь лица и фамилии,
Но теплится в листочках грусть,
Косым дождем заплаканные линии
Напоминают: больше не вернуть
Поэзию тех первых чутких весен,
Бездумье школьных дивных вечеров,
Когда мир становился тесен,
Тянуло в шорохи задумчивых кустов…
Нет, не забыть то упоенье молодостью, страстью,
Дразнящее очарованье красотой,
И слезы бурные к осеннему ненастью,
И ощущенье счастья раннею весной,
И резкий взлет надежды, ожиданий,
Грусть одиночества в заброшенном саду,
Разлук нетерпеливость и прощаний,
И постоянное неверие в беду.
– Ты надолго в Россию? – Саша согрелась в машине, но беспокоилась, что от мокрых трусов и влажных джинсов на сидении останется неприличный след
– Приехал клад искать. Помнишь, как летом тогда полезли в колодец за кладом? – Женя уверенно вел свою шикарную импортную машину с немецкими номерами и был таким незнакомым мужчиной из другой страны, из другого мира, из чужой жизни.
Он возмужал, раздался в плечах, вырос на целую голову, голос стал грубее, изменилась прическа, но густой чуб был по-прежнему зачесан небрежно на правую сторону. И Саша после такой радостно-откровенной встречи вдруг сжалась, не зная, радоваться или огорчаться:
– Да, наш клад нас точно дожидается, – она упорно смотрела вперед на дорогу, боясь встретиться взглядом с Жениными взглядами, которые тот изредка бросал на нее, видимо, незаметно рассматривая.