— А что носят в других городах?
Штерн тяжело вздохнул — даже,
скорее, простонал:
— Нет больше других городов. Все
выжжено войной.
Марк попытался узнать больше, но
Штерн, испуганно поглядывая на дверь, уже не говорил ни о чем,
кроме удачного кроя и модных цветов.
***
Переодевшись, Вадим развел руки в
стороны, демонстрируя расшитую звездами мантию. Черный цвет придал
лицу болезненное, скорбное выражение, хотя свободный крой и прямые
линии одеяния сделали его выше и стройнее.
— Ну как? — не без гордости спросил
парень. — Этот портной все отнекивался, но я подумал, что надо
сразу показать, что мы маги.
— Здорово, — Андрей прикрыл рот
рукой, пряча улыбку.
Марк только покачал головой и снова
уткнулся взглядом в страницу. Оставались последние строки, а книги,
пожалуй, были единственным, что ему нравилось в этом доме. Все
остальное так приелось, что доводило до зубного скрежета, и пусть
после отъезда жизнь не обещала стать лучше, хотелось поскорее
сбежать.
— Что? — протянул Вадим
насупившись.
— Жаль, что я сам не додумался до
такого... — Андрей уже с трудом сдерживал смех. — Образа.
— Мы станем магами, надо
соответствующе выглядеть, — буркнул Вадим и замолчал, когда Марк
засобирался.
— Уже пора? — удивился Андрей,
смотря на часы.
Двенадцати еще не было, до отъезда
оставалось время, но и слушать набившие оскомину пререкания не
хотелось.
— Я побуду на улице, — ответил Марк,
подхватывая котомку, выданную вместе со сшитой портным одеждой.
Он раскрыл ее, чтобы проверить
собранные вещи, затем посмотрел на то, что оставлял на тумбе:
паспорт, зарядку, книгу, какие-то исписанные бумажки, унесенные с
работы — кому все это нужно теперь?
Марк открыл паспорт. Мать, наверное,
засуетилась и занервничала только потому, что матерям положено
переживать за своих детей, этого ждали от нее. Отчим бы пожал
плечами и поворчал, что пасынок специально отключил телефон и
уехал, никого не предупредив, потому что «характер у него
паршивый».
Следом Марк раскрыл книгу. Он взял
ее у коллеги «до выходных», как обещал. Пожалуй, первыми забили
тревогу на работе, да и то, скорее, из-за прогулов, а не от
настоящего переживания. Оставшись наедине с собой на два месяца,
Марк понял, что с той же вероятностью о нем мог никто не вспомнить
— он сторонился людей, точно заразных, хотя знал, что «зараза» на
самом деле сидит в нем, а он с ней просто не сумел справиться.