— Пей.
Кто-то — большое мутное пятно —
двумя пальцами надавил на шею, и едва Марк открыл рот, влил
жидкость, всего несколько капель. Вкус оказался знаком: это был
опиум, только более неприятный и резкий, неприкрытый добавками.
Воспоминание об этом вспыхнуло подобно свече и отогнало боль,
зашептав: нельзя, не снова.
— До конца, — рявкнули над ухом.
Сделав усилие, Марк схватил стакан и
допил жидкость. Рука отпустила волосы.
— Капли скоро подействуют, — женский
голос звучал откуда-то справа — от пятна поменьше.
— Ага, — буркнул мужчина, затем
послышались две пары шагов и стук двери.
Марк попытался разлепить глаза, но
не смог продержать их открытыми дольше секунды.
Боль медленно отступала, возвращая
миллиметр тела за миллиметром, и вместе с этим приходили
воспоминания. О топоре. О крике. И еще большей боли. Иногда он
выныривал из забвения, и если рядом была женщина — ему давали
опиумные капли, если Энар — били по голове.
Марк равнодушно посмотрел на левую
руку. Вместо ладони торчал осколок кости. Края кожи грубо схватили
нитками — так небрежно, что казалось бессмыслицей. Это не было
лечением, не было попыткой спасти — они заботились о себе, желая
получить дополнительное время для игры с пленником. Какой
подарок!
Правую руку перемотали веревкой,
крепко связав пальцы. Марк поднес ее к зубам, попытался ухватиться
за кончик, потянуть, но она не поддалась, а десна закровили.
Он ведь всегда знал, что чем-нибудь
подобным и закончится жизнь в чужом мире. Марк с нервным смешком
поднял левую руку, разглядывая. Кровь смыли плохо, на коже остались
кровавые пятна. Рукав рубашки был порван на середине и тоже алел.
Интересно, стопщики поняли, что кровь у него не эйлийская и не
афенорская?
Он снова рассмеялся. Нет, конечно
же, нет! На лицо упала прядь — поднял руку, чтобы откинуть ее
пятерней. Не вышло. Пятерни не было. Ни одного пальца. И ладони. И
даже запястья, на котором прежде носил часы. Показалось, что
слышится тиканье. Что, они были здесь? И рука, рука? Еще один
смешок. Марк попытался повернуться, но веревка крепко прижимала к
липкому от крови стулу. Его даже не снимали, пока «лечили»?
Замечательно!
Не в силах больше держать спину,
Марк согнулся, насколько позволяла веревка. Огонь потихоньку
возвращался — пока не жег, но уже был неприятным зудом. Что,
пожалели капель? Лучше бы дали покурить, вкололи — о, он знал, как
по нотам мог рассказать все, что происходит с телом и сознанием, и
та легкость сейчас казалась особо желанной, но ее не было, а боль
была и подбиралась как опытный охотник. Почему его не убили
сразу?