— Ты ведь знаешь, что, следя за глазами можно уследить за
множеством сигналов тела? — важно возняв палец вверх, мне пришлось
быстро его опускать, слишком уж меня все болело. — думаю, я понимаю
её желание на процентов десять.
— Мне кажется, столько и я могу понять, разве это сложно? — я
замотал головой издавая попутно тяжелый звук: «Не-а».
— Ты не понимаешь, потому что живёшь с ней больше нескольких
лет, тут хочешь, не хочешь, а начнешь понимать человечка.
— Хм, ты так и вправду думаешь? А, впрочем, неважно, —
интересующая его тема сменила вектор, как и сам Рудэус резко
переключился на другое. — меня вот больше беспокоит, с чего ты так
желаешь помочь Лили?
— Потому что она добра ко мне.
— К тебе все добры.
Ой, только на себя не намекай, ты мне жизнь портишь, а не
красишь.
— Она — исключение.
— Почему же?
— Потому что строга.
Протянув образующее ровный круг «О-о!», Рудэус продолжил свое
изыскание, придя к тому, к чему я его тяну.
— Зачем ты закольцевал диалог? — недовольный стон прошелся по
всей комнате. Кажется, кто-то недолюбливал Лили. — а как же мама,
папа? Учитель?
— Мама.? Папа.? Учитель?
Какая-то странная у перерожденца способность приспосабливаться к
окружению. Я не могу его понять. Ни раньше, из-за чего возникали
конфликты и драки, ни сейчас. Он серьезно? На полном ходу?
— Послушай, Рудэус, кто для тебя те люди, что сейчас активно
совокупляются?
Томная пауза оставалась такой тихой, что кажется кто-то уже
закончил заниматься любовью. В приоткрытом окне прыгали тени от
пламени огня. Факел освещал открытое пространство не лучше свечи в
закрытом, но в кромешной тьме и оно было светом.
— Родные, кто ж ещё?
— Ясно.
— Прозвучало как-то обижено, что случилось?
— Да так, я так понимаю, Рокси у тебя мудрый учитель.
— Ага, самая умная и красивая. Полностью в моем вкусе… А! —
неожиданно прервав свои желанные фантазии, парень очнулся, беря
себя в руки и закрывая ими рот.
Тоже мне тайна… Если бы, тут все яснее божьего дня сегодня
утром. Такой чистой привязанности позавидовал бы любой ребёнок.
— Не волнуйся, я к ней испытываю исключительно интеллектуальный
голод.
— Что?
Вижу не понятно братцу, о чем я толкую, впрочем, ему очень часто
непонятно какие слова я говорю. Потому и веду себя молчаливо. Если
человек моего времени меня не понимает, то эти и подавно.