— В чем ваша проблема? — в тоне капитана зазвучали угрожающие
нотки. — Вы не можете. Требовать. Ничего.
— Дело в том, что процедура первичного перевоспитания
подопытного номер сорок два закончилась только этой ночью, —
дрогнувшим голосом сказал полковник. — И ээ... по регламенту
Академии наук, для полноты картины... так сказать, для чистоты
эксперимента, нашим докторам необходимо наблюдать за подопытным как
минимум месяц...
Прерывая речь начальника тюрьмы, капитан поднял руку в перчатке
и сделал ею резкий рубленый жест. Повеяло ледяной свежестью.
Несколько снежинок закружились над нами.
— Беспокоиться не о чем, — строго отрезал он. — Теперь это не
ваша забота. Генералу я передам, что вы исправно несете службу на
благо Империи.
Начальник тюрьмы поперхнулся, но ничего не сказал. Вся группа в
серых мундирах еще старательнее вытянулась по стойке смирно, пряча
глаза.
В возникшей мертвой тишине мы вышли под холодный дождь во
внутренний двор, мощеный булыжником. Прошли к навороченному
вездеходу на больших колесах. Серовато-белый пятнистый камуфляж
вездехода намекал, что зима близко.
Один громила открыл боковую дверь в середине кузова. Капитан
забрался внутрь по двум ступеням откидной лестницы, сел в широкое
кресло, махнул ладонью, приглашая меня за собой.
Я сел на скамью напротив двери. Она тут же захлопнулась. Громилы
залезли в головную кабину, вездеход сразу тронулся и выехал в
открытые ворота.
Я посмотрел в бронированное окно на подвесной мост над глубоким
рвом и быстро удаляющееся здание тюрьмы, с фасада обшитое большими
красными кирпичами.
— Первичное перевоспитание? — этот вопрос вырвался у меня
непроизвольно. Я тут же пожалел, что не сдержался, потому что снова
резко похолодало.
Какое-то время в морозном воздухе салона витало напряжение, но
потом капитан откинулся на спинку кресла. Температура
нормализовалась, стало легче дышать.
— Я так понимаю, заключенный номер сорок два, что ты совсем
ничего не помнишь? — насмешливый тон говорил, что можно отвечать
свободно.
— Так точно, капитан, — коротко ответил я. Решил, что если не
хочу замерзнуть насмерть, будет благоразумнее держать в дальнейшем
рот на замке и отвечать как можно короче.
Хотя очень хотелось задать множество вопросов.
Интуитивно я чувствовал, что человек в плаще ничего плохого мне
не желает. Кроме того, с самого начала подозревал, что этот
инквизитор — женщина. Теперь, после насмешливого тона последнего
вопроса, я был в этом уверен. Но все же следовало вести себя крайне
осмотрительно. Недаром же весь персонал тюрьмы так трясся от
страха.