– Сейчас надо только открыть глаза, –
вслух готовил я себя к очередному подвигу, – а потом заставить свою
любимую тушку, ни свет - ни заря, покинуть удобную вожделенную
кровать, хоть сегодня и выходной. Затем подойти к столу с открытой
тетрадью, специально оставленной с вечера, и набросать на чистом
листке, пока не вылетел из головы, фрагмент программы, который
подлежит модернизации. Хотя бы, для начала, в виде блок-схемы. А уж
потом, с чувством выполненного долга, можно будет заняться водными
процедурами и подготовкой к сабантую, который вечером устраивают
девчонки с пятого этажа, получающие высшее образование на втором
курсе финансового факультета.
С первым пунктом намеченной программы
действий я справился без проблем, а вот дальше началась форменная
чертовщина. Вместо знакомой обстановки моей комнаты в общаге меня
окружало самобытное народное творчество. Эта непрезентабельная
деревенская мебель, похоже, сработанная одним топором, больше бы
подошла музейной этнографической избе, на радость охочих до русской
старины иностранных туристов, чем для современной «берлоги» крутого
парня, работающего стажёром в электронной промышленности. Да и
незнакомое ранее помещение не несло никаких видимых следов
технического прогресса, если не брать во внимание странный
стеклянный матовый шар, размером с футбольный мяч, прикреплённый к
стенке на высоте человеческого роста, рядом с входной
дверью.
Я лежал под шерстяным одеялом на грубо сколоченной деревянной
кровати, стоявшей с правой стороны комнаты около небрежно
оштукатуренной стенки. У противоположной стены стояла точно такая
же кровать, только пустая. Но одеяло было сброшено на край, значит,
ночью ей тоже кто-то воспользовался, а сейчас, видимо, отлучился по
утренним неотложным делам. Между кроватями, на третьей стене
горницы, было прорезано небольшое решетчатое оконце, набранное из
фигурных мутноватых стёклышек. За ним ярко светило поднимавшееся из
за густого леса утреннее солнце. А над кроватями, прямо над
головами, были прикреплены деревянные полки, правда, сейчас
совершенно пустые.
«Нашли, куда их приладить, – на
автомате с раздражением подумал я. – А если ночью с них что-то
упадёт, засветив прямо по куполу? Видно, голова здесь не самая
ценная часть тела».
Около четвёртой стены, с толстой
деревянной дверью по центру и солидным засовом на ней, расположился
стол с двумя табуретками, а с другой стороны от входа большой
деревянный сундук, укреплённый металлическими лентами. Над сундуком
в стенку были забиты деревянные колышки, на которых висела одежда.
А самое главное – там были две кожаные перевязи, с какими-то
железками в чехлах, которыми здесь, видимо, защищают свою честь, и
что намного важнее – иногда и свою жизнь. И в этих самых «железках»
я, как настоящий «чайник» в знаниях о холодном оружии, совершенно
не разбираюсь.