Так вот. Эта самая последняя
обнаруженная мною деталь интерьера мне больше всего и не
понравилась. Она воспринималась мною, как тонкий намёк на толстые
обстоятельства, что данная реальность не гарантировала целостность
моей тушке и спокойной размеренной жизни, к которой я уже давно
привык.
Дальше я осмотреться не успел.
Открылась входная дверь, и в неё вошла натуральная «Мисс Смит» из
голливудского блокбастера собственной персоной. Американская
спецназовка была без знаменитых чёрных очков и почему-то носила
облачение средневековой мечницы. Кинодива с сарказмом посмотрела на
меня, а затем ехидно спросила:
– И долго ты намерен валяться в
постели, словно перетрудившаяся ночью жрица любви, славный
наследник графского титула, виконт Мишель? Солнце уже высоко, до
Весмирта ещё далеко. Тебе же, мой милый мальчик, сейчас предстоит,
кроме ежеутренних водных процедур, выполнение последней воли твоего
отца, обязующее тебя проводить каждодневные тренировки с холодным
оружием. Может, они отвлекут тебя от постоянных мыслей и разговоров
о твоей обожаемой кукле, в которую ты влюбился в семилетнем
возрасте, увидев её у меня в руках. А потом потребовал от меня,
чтобы старшая взрослая сестрёнка, которой уже пора заканчивать
заниматься детскими играми, и озаботиться своими собственными
отпрысками, её тебе подарила на ближайшей день рождения. Это
шикарное творение мастера-кукольника, с которым ты периодически
общаешься и играешь, до сих пор находится в твоих покоях в замке на
самом видном месте.
Самое удивительное в этом, не считая
какой-то там подаренной неизвестному виконту Мишелю – вроде бы пока
ещё парню, – куклы, было то, что всё сказанное мне сейчас
американской кинозвездой Анжелиной Джоли я великолепно понял.
Только вся непонятка заключалась в малюсеньком факте – говорила она
со мной не по-русски, не по-английски, хотя очень похоже, а на
незнакомом мне раньше языке. А к изучению иностранных наречий у
меня – что в первой, что во второй жизни – никогда не было никаких
способностей.И максимум, на что
хватало моих энциклопедических знаний, полученных упорной зубрёжкой
– это, скорчив умную морду, произнести без акцента: «Моя твоя – не
понимай!»
Но тут моё внезапно проснувшееся
подсознание перехватило инициативу в этой светской беседе с дамой,
и мой язык, сам по себе, задал вопрос, который всё последние
мгновения на нем крутился. Притом используя, вот паршивец, это же
самое незнакомое мне наречие, с претензией выдал: