Походка командора, неторопливо вылезшего из катера, а вовсе не выпрыгнувшего лихо, ношеный, но безупречный мундир, сам вид катера, глядевшего солдатиком, а не шансонеткой, говорили о внутреннем достоинстве, не нуждающемся во внешних подтверждениях. Словом, тоска. Глаза голубые, Солнце пытается запутаться в волосах. Эх. Оп-па.
Энки двинул к брату с распростёртыми, показывающими щуку, что ли, руками.
– Как изменился, как изменился. Ах! Подрос, ты что ли. С тех пор, как не видались. – Мрачно закончил Энки клоунаду.
Энлиль поздоровался с десятником и кивнул кому-то за спиной Энки, сказав что-то приветливое. Энки продолжал:
– А у нас тут бунт. Классно, правда? Настоящий, со всеми, так сказать, причиндалами. Вот я тебе покажу, ты посмотришь. Ты залюбуешься. Дожили, наконец.
Энлиль оглядел толпу, чуть подавшуюся назад при его появлении, и ничего не сказал. Энки зашептал:
– Ты мне их не запугивай. Я уж нужное знакомство завёл.
– Профсоюзного вызвал?
Энки с досадой отмахнулся.
– Да погоди ты. У нас настоящий мятеж, а тебе бы лишь бы всем помешать повеселиться.
– Энки, прежде чем вступать в переговоры, нужно дождаться юриста.
Одноглазый сусликом стоял мирно сбоку. Скромность, что ни говори, украшает существо мужского пола. Энки, показывая новую игрушку, головой показал – не пальцем же, невежливо:
– Вот… представитель коллектива.
Энлиль снизошёл, чтобы посмотреть в указанном направлении. Будь он помельче душой, будь поплоше сердцем – не посмотрел бы. Видал Энки офицеров в армии, где ему было так худо, так худо. Опять же чёртово чувство достоинства и этот… как его… гуманизм – вот командорский набор. Энлиль посмотрел, правда, ни звуком, ни движением губ или чем-то таким в глазах не дав понять, что он увидел и увидел ли. Ну, так ему положено.
– Официальный представитель?
Энки залепетал, что профсоюз позже подъедет, а покамися, отчего не узнать настроений народных и, кстати, вот пользы от этого…
Но он умолк. Энлиль слушал его с ледяным равнодушием, как двухлетнего младенца, хотя неправда – Мардука он слушал всегда с уважением.
Теперь Энлиль рассмотрел одноглазого подробнее. Тот склонил голову, сказал:
– Здрасьте.
От вида растрёпы и распустёхи одноглазого прекрасные губы Энлиля скривила гримаса. Его душа не терпела фальши ни в каком виде, а весь одноглазый, кроме разве что повязки на глазу, но включая лохмотья, неуместную наготу и гнусный взгляд – был весь сплошная фальшивка.