— Ты что думаешь, Руби? — ткнул я
громилу в бок, совсем забыв, что мы с ним по разные стороны
баррикад. — Хотел бы пройтись по этой толпе своим боевым молотом?
Или что ты там предпочитаешь для… тесных контактов?
— Нет ничего надежнее собственных
кулаков, собственного тела, — пожал он плечами. — Оно тебя никогда
не подведет, если держать себя в форме!
— То-то я смотрю ты весь такой
оформленный, — охотно кивнул я в ответ, оценив внушительные размеры
пивного брюха Руби и заплывшие жиром руки.
— А то! — самодовольно улыбнулся он
и напряг кулаки. — Да я спокойно быка на скаку оглушу, веришь?
— Как уж тут не поверить! Если ты
так говоришь, иначе и быть не может!
— То-то же, — пробормотал здоровяк и
откинулся на спинку фургона, подложив руки за голову.
Тем временем обширная привратная
площадь подходила к концу, и вот уже перед нами замаячил портал
южных ворот Крэнстауна. Как и предполагал Харман, к рассвету
стражники выглядели совсем никакущими — у половины из них глаза
оставались закрытыми, и в вертикальном положении они оставались
лишь благодаря тому, что опирались на удачно заклиненные между
дорожных плит копья.
С юга на площадь ворвался порыв
холодного ветра, а за крепостной стеной раздалась трель степной
птицы. Разбуженный этими событиями начальник стражи устало
проморгался, после чего наконец заметил приближение каравана.
— Стоять! Подорожную грамоту и
справку об уплате выездной пошлины! — выставил он руку ладонью
вперед. — Накладную на товары, а также не забудьте отдернуть
полотно с груза!
Впрочем, Харман, который проходил
пункты досмотра всю свою сознательную жизнь, уже давно остановил
янитов и спрыгнул на землю, доставая из походной сумки бумаги и
делая необходимые распоряжения. Я спустился с высокого фургона и
потянулся, разминая уставшие плечи. Руби продолжал посапывать на
своем месте, и со стороны казалось, будто он уже давно испустил
дух. Я неодобрительно хмыкнул и пошел к задней стороне повозки,
чтобы развязать защитную попону и открыть все бочки и амфоры.
Благоухание масел и приправ, которые привезли аж из Южного
Садервейла, вскружило мне голову. Проклятье, я все эти дерьмовония
на дух не переношу! Видит Солус, если бы я успел позавтракать,
сейчас бы уже давно подмешал в это масло чего-нибудь лишнего.
С трудом подавив рвотный позыв, я
вышел из фургона, чтобы вдохнуть свежего воздуха. А ведь народ
готов десятки золотых отдавать за крохотный флакончик пахучей
слизи, которую приличный человек даже в нужник постесняется
поставить. Что ж, у богатых свои причуды! Мы хотя бы не занимались
продажей этого дерьма всерьез — так, толкнем пару флакончиков для
виду, и вновь колесим по дороге. Основной навар, разумеется, после
“сахара”, шел с текстиля — украшенные тонкой вышивкой ткани,
деликатный шелк из южных провинций улетал с прилавков как горячие
пирожки. Задержись мы в Крэнстауне еще хоть на денек, смогли бы без
особых усилий распродать товар без остатка, чтобы поменять верхние
отделения в двойных ящиках местным ходовым товаром — мехом и сырами
от Крэнстаунских животноводческих ферм. Впрочем, стражников такая
резкая смена планов караванщика не должна удивлять — все же
дерьмовония и ткани отлично продаются по всему Ригиторуму, так что
узнав слухи о повышении цен в Приморье, Харман мог запросто принять
решение покинуть рынки Крэнстауна в погоне за лишним барышом.