Так или иначе, накатывала усталость – девушка копошилась на
огороде с раннего утра. Нет, Тоня не была трудоголиком. Но и
неженкой не являлась.
Однако прекрасно понимала, что со дня на день вернется в город.
Начнутся ставшие привычными студенческие будни и… Господи Боже…
последний год обучения в университете. А все хлопоты по хозяйству
вновь лягут на плечи матери. Так как жили они с ней вдвоем,
рассчитывать им приходилось лишь на самих себя. Вот Тоня и
стремилась помочь родному человеку и единственному члену своей
семьи… по максимуму. Не жалея сил.
А то, что руки в грязи, да земля под ногтями – это мелочи. Все
отмоется. Невзирая на усталость, Муравьева беззаботно мурлыкала
себе под нос популярную веселую песенку, наполняя морковью уже
третье ведро. Погруженная в свои мысли, она не замечала ничего и
никого вокруг.
Потому-то и вздрогнула от неожиданности, когда совсем рядом
раздался строгий и жутко недовольный голос матери:
— Нет, мне это нравится! Ты оглохла, что ли?! Я с кем
разговариваю?
Антонина распрямилась так резко, что внезапно закружилась
голова.
Каким-то чудом удержав равновесие, она вытерла пот со лба
предплечьем.
— Прости, — мягко улыбнулась. — Я задумалась… немного.
— Прекрасно! — проворчала та, воинственно упирая руки в бока. —
Я тут голос срываю, а она задумалась! Ни капли уважения к
собственной матери!
Не желая и далее развивать эту тему (заведомо проигрышную для
нее), Тоня невозмутимо посмотрела на родительницу (которая
временами бывала просто невыносима) и тихо обронила, стараясь
смягчить острые углы:
— Зачем ты меня звала?
Мама сокрушенно покачала головой:
— Я обед приготовила. Блинчики твои любимые напекла. Мой руки и
давай живо за стол. Некогда нам долгие трапезы устраивать. Дел –
выше крыши!
Антонина лениво улыбнулась, внимательно разглядывая маму,
которая обладала редчайшим даром: ей удавалось вести себя чрезмерно
строго и заботливо одновременно. Сказать, что в свои тридцать
восемь она не выглядела эффектно – безбожно соврать. Ее мать была
первой красавицей на селе. За это ее и ненавидели. Голубоглазая
шатенка с пышными формами, миловидными чертами лица, вздернутым
носом и пухлыми от природы губами. Со временем, когда появилась
первая седина, она начала окрашивать свою густую шевелюру в
огненно-рыжий цвет. А завивка «карвинг», которую мать обожала до
безумия, придавала ее образу еще большей стервозности.