Валерий вместе с подельниками орудовал в области, нападая на
прилично выглядящих людей, выходящих из электричек, магазинов,
банков. Следили за ними, поджидая, пока вокруг не окажется
свидетелей, а затем грабили, угрожая сначала ножом, а затем и
где-то раздобытым пистолетом. Не гнушались ключами от квартир,
вынося и оттуда ценности. Брали в основном драгоценности и деньги –
с техникой они бы привлекли ненужной внимание, да и реализация
затруднялась в разы. А затем уезжали в наш город на той же
электричке или рейсовом автобусе, легко заметая все следы.
Их было трое – все из одной тюрьмы, сдружившиеся на последней
отсидке и вышедшие практически в одно время. Та база отдыха, о
котором с такой гордостью рассказывала мать, была лишь прикрытием.
На самом деле там просто было удобно снять отдельный домик и без
лишних глаз встречаться с покупателями на ворованное. А так как
промышляли они таким образом около полугода, можно легко
представить размеры «дохода»…
Все это я узнала на суде, на котором мне пришлось
присутствовать, как свидетелю. Для этого мне пришлось вернуться
через четыре месяца после отъезда, несмотря на учебу – отлично
закрытая сессия сослужила прекрасную службу, позволив без проблем
перевестись в медицинский институт в городе Татьяны. Тогда я два
дня жила у Леси, стараясь не выходить на улицу без крайней на то
нужды. А после снова уехала – думала, что на этот раз навсегда.
Но получилось только на шесть лет.
Мать тоже посадили, хотя я была уверена, что этого не случится.
Но оказалось, она прекрасно знала о том, как и чем «зарабатывает»
ее любовник. И даже с удовольствием участвовала, выполняя мелкие
поручения – складывала деньги на счет в банке, снимала те самые
домики и так далее. Собственное благополучие с лихвой перевесило
остатки совести…
Валерию дали двенадцать лет – по совокупности всего, плюс
признали организатором. Не зря мне показались странными «ржавые»
следы на тех украшениях в коробке – одну из пострадавших они
пырнули ножом в живот, слишком уж она сопротивлялась. Девушка
выжила, но реабилитация предстояла нешуточная, и это не говоря о
моральной травме. Подельникам досталось чуть меньше – по десятке на
брата. А маме, можно сказать, повезло – всего пять лет колонии.
Сожалела ли я о том, что сделала? Да, конечно. В какой-то мере.
Несмотря ни на что, осознавать себя виноватой в том, что посадила
собственную мать, было не слишком приятно. Но здравый смысл раз за
разом осаживал мою совесть, напоминая о том, что взрослые люди сами
выбирают свой путь. И моя мать – далеко не жертва и прекрасно
осознавала, что творит и зачем. Поэтому самой себе я не врала -
если бы передо мной вновь встал выбор, идти в полицию или нет,
поступила бы точно так же.