И пока я хрустел миниатюрным и божественно вкусным огурчиком, он
вмиг достал коричневую небольшую луковицу, очистил ее ножом, разлил
остатки огненной воды по стаканам, мы чокнулись, выпили и
закусили.
- Ой! - удивленно сказал Миша. - А чего это такой сладкий
лук?
- Ой! - сказала появившаяся из ниоткуда бабуля. - Ты чего
тюльпаны жрош, рэмень?
Я медленно сползал под стол и давился от дурного смеха. И как
после этого не любить поезда?
На перроне меня встречала Тася. И Исаков. Точнее даже так -
Исаков. И Тася. Они сюда пришли явно самостоятельно, никак не
координируясь, и теперь явно чувствовали некую неловкость. При этом
Владимир Александрович источал из себя ауру великолепия и
оптимизма, сверкал улыбкой и периодически здоровался то с одним, то
с другим человеком из ожидающих поезд. Он в Минске без году неделя,
откуда успел со всеми познакомиться?
Тася стояла чуть поодаль: красивая, разрумянившаяся на морозе, с
непокрытой головой... Она Исакова всегда опасалась, а потому -
держалась в стороне. И хорошо, и замечательно: он на хорошеньких
женщин смотрел всегда очень плотоядно. Примерно как на говяжий
лангет.
Когда я шагнул по металлической лесенке вниз, на припорошенный
снегом асфальт перрона, наш восхитительный третий секретарь
парткома БССР мигом раздвинул встречающих и едва ли не в самое ухо
радостно прокричал:
- Ба! А вот и ты! Я думал - не доедешь! Волков мне ужасных
ужасов по телефону наговорил и просил тебя вот так прямо с поезда
встретить, чтобы ты горячку не порол!
- Горячку? - удивился я, пытаясь как-то вывернуться из его
цепких лап, чтобы добраться до Таси.
- Он просил передать, что Федоров был у него, и никому
хлебальники теперь бить не надо, и все фотоматериалы уничтожены...
Так! Ты что - пил?
Я не успел никак отреагировать и ничего ответить: Тася
решительным жестом отодвинула Исакова, прижалась ко мне, крепко
поцеловала, а потом сказала:
- Привет! На самом деле - пил! Ну и зачем?
- Задолбался потому что. Да и что я там выпил? Я больше ел... -
пришлось мне проводить разъяснительную работу.
- Кидайте вы этого рэмня, гражданочка! - высунулась из поезда
бабуля. - Они тюльпанами гарэлку закусывали, пачвары!
- Тюльпанами? В ноябре? - глаза Таси стали круглыми и приобрели
опасный оттенок крыжовника. - Белозор, почему я не удивлена?