— Чего
ваяешь? — спросила Ада, поднимаясь на крыльцо.
—
Очередную жопись, — с неприязнью произнес Роман в ответ. — Сама не
видишь, что ли?
— А,
по-моему, милый пейзажик, — решила польститься к нему
Ада.
— Ага.
Именно. Милый... мать его, пейзажик, — Роман пренебрежительно
хмыкнул. — В помойке ему место, этому милому пейзажику. Ты чего
пришла?
— Ты
обедал? — спросила она.
— Нет,
конечно. Некогда. Завтра приедут забирать эту мазню, — Роман
повернулся к ней. — Слушай, свари гречки, что ли. Правда, есть
охота. И башка после этого вчерашнего дождя ни к чёрту.
— Сейчас
сварю. Тебе как, с молоком?
— Давай с
молоком, — согласился Роман, не отрываясь от картины.
Ада сняла
сумочку, кепку, и пошла на кухню — к слову сказать, кухня в доме
Романа была неплоха, весьма неплоха. Собственно, он и жил на этой
самой кухне, весь же остальной дом, немалых размеров, пребывал в
запустении, ветшая ещё стремительнее, чем его хозяин.
— И почём
нынче жопись? — поинтересовалась Ада, вытаскивая из одного шкафчика
пакет с гречкой, а из другого — маленькую кастрюльку.
— Четыре
тысячи, — ответил Роман. — Негусто, но на неделю хватит.
— Да вроде
неплохо, — Ада отмерила нужное количество воды, и поставила
кастрюльку на плитку. — А куда Яр подевался?
— Куда он
мог подеваться? Ноги болят, спина болит, сказал, лежать пошёл, —
ответил Роман. С первой группой скал было покончено, непрописанным
остался лишь фрагмент, где скалы стыковались с морской гладью. —
Сейчас добью это дело, и тоже прилягу. Надо отдохнуть. Мы же хотели
вечером выйти.
— Да,
хотели, — ответила Ада. — На холм?
— Ну, куда
ещё-то, — Роман вздохнул. — Больше и некуда.
— К Аглае
будем заходить?
— Будем, —
покивал Роман. — Ты, это, вот чего. Ты вроде бодряком сегодня, да?
Дойди до поля ближе к вечеру, нарежь цветов, и...
— Хорошо,
сделаю, — кивнула Ада.
— ...и
отнеси этому вруну корвалол, — закончил Роман. — Сдается мне, у
него болят не только спина и ноги.
— Думаешь,
опять сердце?
— А что
ещё? Ты ему утром хорошо так потрепала нервы, и что у него после
этого может болеть? Спина? Биба и Боба, истеричка и врун. За что
мне это? Ну вот за что? Почему нельзя жить спокойно, и не
устраивать десятилетиями это вот всё? — безнадежно спросил Роман.
Спросить-то спросил, но при этом он не забывал водить кисточкой по
картону. — И ты, и этот проклятый... ярмо...