Он резким и размашистым движением трансфигурировал первый
попавшийся на дороге камень. Перед ним выросла и растянулась
уродливая скособоченная скамейка, но достаточно устойчивая, чтобы
выдержать тяжесть его бытия. Ноги его не держали, а трансфигурация
выкачивала из него последние силы. Ему было паршиво настолько, что
он жалел, что сам не потерял сознание в той проклятой
комнате. Гарри закрыл лицо руками.
Он был жалок и знал это. Он делал глубокий вдох на «четыре», а
выдыхал на счете «шесть». Остро, очень остро хотелось закурить —
хотя он редко докуривал сигарету до конца из-за дрянного привкуса.
Просто иногда чувствовал себя Сириусом после Азкабана. Гарри был в
мире, знакомом до боли, но места для себя не находил — и делал
ошибку за ошибкой, следуя недоброй тропой благих намерений.
Как ему теперь все исправить?
Это была не его война, но он не хотел давать никакой войне и
шанса.
Что он мог сделать?
Морозная свежесть давно заставила его сжаться, скрючиться,
засунуть руки подмышки; в носу хлюпало, неприятно кололо уши. Гарри
передернулся и попытался расслабиться. Он слышал голос
просыпающегося леса, хотя Запретный лес никогда не засыпал
по-настоящему; видел свет над горизонтом и как звезды становились
прозрачными.
На самом деле, он знал ответ. Ответ всегда был одним — и с
самого начала этого нежданного приключения он был под рукой, а
сейчас лежал в заколдованном ящике стола в его профессорских
комнатах. В своих мыслях Гарри уже откручивал произвольное
количество оборотов на разрушающемся маховике времени. Лучше
смертельная лотерея, чем чужая игра в чужом мире, который похож на
свой собственный до сумасшествия. Если магия и время не поделят его
на ноль, он обязательно расскажет почему теряли рассудок
путешественники во времени.
Гарри поднялся со скамьи и перестал мучать камень своими чарами
трансфигурации. Он шел словно бы на собственную казнь — не медля,
не оглядываясь — палач и преступник в одном лице. Накатившие волны
слабости разжали свои когти, хотя Гарри не был уверен во всем, что
чувствует. Двор и подступающее утро остались смазанной картинкой за
спиной. Когда Гарри стремительно прошел через холл, эхо его
чеканного шага разлилось под сводами.
Лестницы сами ложились под ноги и несли к нужным переходам. Лучи
восходящего солнца изрезали все восточные коридоры: каждый раз,
когда лестница проходила мимо, в памяти Гарри словно оставляли
отпечатки — чистый свет, полосами прорезающий темноту. Когда он
сошел с лестницы, в глаза ему бросились колдовские огни: синий,
жёлтый и красный огонь — это горели витражи Хогвартса. Герои и
святые смотрели на него, но он прошел мимо.