В это же время, но в другой части замка, студент Поттер
увеличивал вероятность быть оштрафованным, наказанным до конца
учебного года или вовсе быть исключённым. Он методично и
пугающе-умело вскрывал один за другим всевозможные защёлки и замки
на двери параноидального сквиба-завхоза. Когда последний замок
издал долгожданный громкий «клак!», Джеймс скользнул внутрь. Его
трясло, как на самом мощном Энергетическом зелье. Произнеся «Акцио,
Карта!», он чуть не кинулся в пляс, когда заклинание не нашло
никаких преград — и вложило в руку такой родной пергамент.
Ураганом он нёсся к башне Гриффиндора. Почти добравшись до
последнего лестничного пролёта, Джеймс остановился у удобного
углубления в стене — главное, было не задеть доспехи, находящиеся
там же. Трясущимися руками он развернул Карту, по-хозяйски
осматривая окрестности замка…
— Какой ещё Гарри Поттер?!
***
Сириус сидел перед камином в общей гостиной факультета.
Оранжевые блики от пламени плясали на пледах в шотландскую клетку,
на низких и глубоких креслах, на чьём-то недописанном свитке с
домашкой по астрономии. Обычно умиротворяющая обстановка сейчас
была раздражающим фантиком. Хотелось выбежать прочь из
гриффиндорских покоев, кинуться искать чёртового оленя по
коридорам, а найдя — встряхнуть за плечи и спросить, что с ним,
Мордред, не так. Но парень продолжал сидеть в кресле, демонстрируя
блэковский характер, — только пальцы крепче сжали полированные
подлокотники.
Если бы не аристократическое воспитание (которое, несмотря на
все проказы и бунтарских дух, давало о себе знать), то он мог бы
ходить туда-сюда по комнате, заламывать руки, вопрошать Мерлина о
том, почему Джеймс такой… такой Джеймс Поттер до мозга костей.
Сириус прекрасно видел, в каком состоянии тот отходил ко сну — и с
каким лицом задёргивал полог. Он так надеялся, что его друг проспит
до утра, и что его можно будет втянуть в какие-нибудь невинные
шалости, пролезть в Хогсмит, распить огневиски в конце концов… Но
вместо этого, проснувшись в глубокой ночи, он нашёл лишь пустую
кровать. Увиденное подействовало лучше ушата с ледяной водой. Джим
никогда до этого не уходил один; он мог ничего не сказать Лунатику
(хотя тот обычно сам всё понимал), не обмолвиться и словом с
Питером — но Сириусу он всегда и всё говорил сразу, открыто.
Значит, дело было серьёзнее, чем просто хандра.