Другие преподаватели посетовали на то, как влияют СОВ и ЖАБА на
некоторых студентов — и углубились в совместные воспоминания о
подобных случаях.
Томпсон участвовать в дискуссии не стал, но решил навестить Лили
в Больничном крыле. Но только после того, как разберётся с
Филчем.
Тот запомнился Гарри неприятной личностью с жёлтыми зубами,
которые он любил оскаливать, когда замечал малейшую провинность;
также Томпсон с содроганием вспоминал жуткую филчевскую привычку
обнюхивать студентов при малейшем подозрении на наличие у бедолаг
навозных бомбочек.
В этом времени завхоз тоже был неприятным. Он встретил
профессора подозрительным, недоверчивым взглядом и густым ароматом
лука изо рта. Стараясь не смотреть на Филча и, по возможности, не
дышать носом, артефактор задал несколько общих вопросов: были ли
защитные заклинания (нужды в этом вопросе не было — Филч был
сквибом и в этой ветке — Гарри задал его из чувства вредности), в
каком состоянии была его кладовка и комната, пропало ли что-то…
Почти не вслушиваясь в брюзжание завхоза, который решил перечислить
каждый вскрытый замок или щеколду, — хотя они и так были видны с
обратной стороны тёмной тяжёлой двери — Томпсон невербально
применил «Акцио» к Карте. Его руки так и остались пусты, даже
спустя несколько попыток. Невпопад кивнув и произнеся пару общих
фраз о том, что обязательно займётся поиском нарушителей, Гарри
направился в свои покои.
Вероятность того, что какой-то случайный оголтелый студент решил
взломать каморку Филча и украсть именно Карту, стремилась к нулю.
Это значило, что Джеймс Поттер и остальные Мародёры теперь знают
его настоящее имя. Вернувшись в свои комнаты, первое, что сделал
Томпсон, это заглянул в свой пергамент.
Гарольд Томпсон/Гарри Поттер
Это было удивительно. Насколько он помнил по школьной поре,
Карта показывала настоящее имя сущности. Видимо, артефакт был ещё
более сложным, чем казалось ранее. Этот факт, конечно же, был на
руку Томпсону. «В конце концов», думал он, «Поттер — это не самая
редкая фамилия в Англии». И, если всё пойдёт, как нужно, то никому
и не нужно будет рассказывать правду.
На глаза ему попалось имя «Лили Эванс», одиноким флажком
качающееся в Больничном крыле. Поразмыслив, Гарри решил, что нет
ничего страшного, если он навестит её, как преподаватель, и настоит
на том, чтобы та отдохнула подольше. Несмотря на постоянные
внутренние напоминания самому себе, что в этой штанине времени нет
ни его отца, ни мамы, ни крёстного, его так и тянуло к ним. И если
с Джеймсом и Сириусом, которые восприняли его, как профессора, в
штыки, то ма… Лили Эванс была к нему благосклонна. И, артефактор не
мог врать сам себе, он блаженствовал в её тёплых лучах, если видел
на лице улыбку или слышал её довольный смех в коридоре. «Потому что
есть сила, которая затмевает все прочие», как сказал когда-то в
другом времени профессор Дамблдор. «Потому что нет ничего сильнее
любви». Пусть здесь Лили Эванс могла и не родить, или родить не
мальчика, неважно — она ассоциировалась с его матерью, и ему было
нужно и приятно её общество.