Телефонная трубка у него в руке превратилась в гадюку. Он бросил ее на пол – не от злости, а от ужаса.
На следующий день он написал Офелии-Джейн, что с этих пор готов общаться только через адвокатов.
Но и женившись во второй раз, Струлович не мог ее забыть. Вопреки замечанию о фунте мяса? Он и сам не знал – вопреки или благодаря.
Кто над чайником стоит, у того он не кипит. Шейлок, за которым украдкой наблюдает Струлович, продолжает бубнить себе под нос, будто закипающий чайник. Отвлекает его не шум, а тревожность, беспокойство, неврастеническое возбуждение. На этот раз исходят они от Струловича. Чувствуя его присутствие, Шейлок слегка меняет позу, его уши едва заметно подергиваются. Точь-в-точь египетское божество в образе кота.
– Что же с нами делать? – спрашивает он Лию.
– С нами?
– С нашим народом. Мы безнадежны.
– Никто не безнадежен. Прояви сострадание.
– Я должен действовать не из сострадания, а из солидарности.
– Тогда прояви солидарность.
– Пытаюсь, но они испытывают мое терпение.
– В тебе нет ни грамма терпения, любовь моя!
– В них тоже. Особенно по отношению к себе. Они уделяют гораздо больше времени тем, кто их ненавидит.
– Тише…
Трагедия в том, что она не может погладить его по шее – заставить волнистые линии исчезнуть.
Когда Лия носила под сердцем ребенка, она часто звала Шейлока и клала его руку себе на живот, чтобы он почувствовал, как малыш пинается. Ему нравилось думать, будто маленькому человечку у нее внутри не терпится поскорее к ним присоединиться.
«Джессика, дитя мое…»
Теперь тем же способом дает знать о своем присутствии сама Лия. Легчайший толчок, словно глубоко под ним роет норку какое-то маленькое подземное создание. Хорошо сказано, старый кротик, думает Шейлок. Он понял, что значит этот толчок. Ей никогда не нравилось, как жестоко он обращается с окружающими. Шейлок любил дразнить. Загадывать загадки. Заставлять людей ждать и приходить к нему первыми. Сейчас он играл в ту же игру со Струловичем: делал вид, будто не подозревает о его присутствии, проверял на стойкость. Поэтому жена и напомнила ему о взятых на себя обязательствах.
Когда Шейлок обернулся, Струлович заметил, что его подбородок и щеки покрывает щетина. В лице Шейлока не было ни намека на мягкость, однако в обществе жены черты его светлели, а в жестоких складочках вокруг глаз теплился след мрачного веселья.