В большом старинном доме, равноудаленном от Моттрам-Сент-Эндрю, Элдерли-Эдж и Уилмслоу[15] – в самом сердце района, до сих пор известного среди агентов по продаже недвижимости как Золотой треугольник, – жил университетский профессор, который курил травку и постоянно мелькал в СМИ, хотя не одобрял ни курения травки, ни СМИ. Наследник фармацевтических магнатов, выступавший за перераспределение всех материальных благ, кроме своих собственных, утопист, не веривший в общественный прогресс, поклонник григорианских хоралов, с детства мечтавший стать рок-звездой, эксцентричный любитель старины, покупающий сыновьям спорткары, чтобы они уродовали на них те самые сельские дороги, за сохранение которых он ратовал. Может показаться, будто речь идет о целом множестве людей, однако всех их вмещал в себе один человек – нервный комок идеалистической зависти.
– Иногда, – говорил он студентам Стокпортской школы бизнеса, где занимал должность декана, – даже счастливым и одаренным кажется, будто жизнь их сдана в ломбард необъяснимой грусти.
– Да что вы говорите! – хмыкали у него за спиной студенты.
Для Питера Шелкросса, кавалера Ордена Британской империи, каждый день ничем не отличался от всех остальных. С утра – радиоинтервью в прямом эфире на любую предложенную тему, днем – лекция «Меркантилизм и разобщенность» (каждую вторую неделю название менялось на «Деньги и одиночество»), а вечером – возвращение домой, в сердце Золотого треугольника, где его ждал неразбавленный шотландский виски, и где он мог с комфортом негодовать на Струловичей и им подобных, завладевших всеми соседними особняками и домами, стилизованными под старинные жилища пасторов. Негодовал Питер Шелкросс каждый вечер, в одно и то же время, в одних и тех же выражениях и с одним и тем же жгучим чувством в груди. Привычка нисколько не охлаждала его пыл. Только того, кто сам пользуется привилегиями, которые способно дать крупное состояние, может до такой степени раздражать чужое богатство. Разница заключалась лишь в том, что свое состояние Питеру Шелкроссу не пришлось зарабатывать собственным трудом, что тоже почему-то вызывало у него смутное раздражение.