Приехали шумные мужики с Пучежа. Привезли воблу да яблоки мочёные, дорогущие, не всем по карману. А Игната угостили, и он ещё лампадку принял и антоновкой душистой закусил. Ну и грянул: «Когда б имел златые горы и реки, полные вина…» Мужики, тоже малость принявшие, подпевать взялись. Потом перешли на солдатские: «Летят по небу бомбовозы…»
А рынок жил своей жизнью. Каким-то старьём торговали, серпами без ручек, замками ржавыми, ножами древними узорчатыми. И даже втихую иконы предлагали. Кустик, захлёбываясь, шепелявил: «Ой, Игнат Игнатыч, какую икону продают – загляденье. И недорого. Вот бы нам её купить! Да матушке Антонине подарить».
Игнат снял видавший виды сапог. Крякнул, нащупав в нём дыру: «Эхма, прохудилась обувка-то!» Портянку разворачивал осторожно. Лежала там, свёрнутая, как солдатское письмо, серая сотенная бумажка. «Месяц с ней хожу. А теперь что ж – на, Вася, иди, купи икону». Пальцами зрячими своими Игнат, раб Божий, осмотрел образ. Оклад знатный, и письмо прямо-таки дивное, на ощупь старинное.
А рынок загудел по-шмелиному: «Вот тебе и нищие – сотенными разбрасываются!» Закудахтали бабы: «Ох, непорядок это. Надо б заявить, куда следует».
– А чего они сделали тебе плохого, Петуниха? – вступилась дородная баба в засаленном переднике. – Пусть покупают да молятся. На то они и убогие.
– Ага! Ты послушай, чего этот Игнат выкаблучивает!
У колхозного быка
Провалилися бока.
От такой кормёжки
Он как после бомбёжки.
Пошлю Сталину приветик
И частушку в его честь.
Научил меня в колхозе
Он работать и не есть.
Кто побоязливей – отошёл от греха подальше. За такие частушки далеко можно уехать. А Игнат не боится. Сон ему был, что везут его в тюрьму, а там сама Богородица его встречает. И ласково так говорит ему: «Ничего не бойся, Игнат. Мы все будем с тобою». И много в той тюрьме народу, и все покалеченные. А мучители здоровенные. Их бы на фронт. Почему я их вижу? – встрепенулся Игнат. Да я ж прозрел! Потянулся он было руками к глазам своим, а руки-то верёвками связаны за спиной. Побежал было вослед Богородице, да ноги-то спутаны. Но он всё равно радёхонек – надо ж, прозрел. Сорок лет света белого не видывал. Богородица спасла.
Сидит себе слепой Игнат да частушки наяривает, верит, что сон-то сбудется. Матушка Антонина подаренную ей икону внесла в дом с пением акафиста. И долго благодарила Игната, а потом так сказала: «Но частушки такие ты лучше при всём народе не пой. Пой лучше акафисты».