– Да ладно? – прозвучал голос с соседнего кресла, – Марти?
Сквозь слипающиеся веки, я увидел того типа из бара. Все казалось нереальным, так навалилась на меня усталость.
– А ты, кажется, Чарли? – уточнил я.
– Он самый. Вот так встреча! Неожиданно. Куда направляешься?
– В Уинвилль, – ответил я.
– Дела деловые? Ну да ладно, не мое дело. А я в Дарри. Слышал про убийство девушки?
– Да, по телевизору видел, – ответил я, протирая глаза. – Она в ту ночь находилась какое-то время у нас в баре.
– Правда? Ну и дела. Копы приходили?
– Приходили, но я их не видел.
– Говорят, у нее на теле вырезали послание из библии, что-то типа: «В блудодеяниях твоих была раскрываема нагота твоя».
– В блудодеяниях? – спросил я.
– Да, – подтвердил Чарли. – Вот уж эти шлюхи, – гневно добавил он.
– Поиски утех – как отчаянный уход от одиночества, – промямлил я сонным голосом.
– «Человеку нужен человек», ты об этом? – озадаченно спросил мой неожиданный собеседник.
– Я о том, как человек отчаянно избегает одиночества, забывая о приличиях, а после, может статься, что это сведет его в могилу.
– Для человека появление другого человека является концом его свободы, – заявил Чарли. – Сразу же на его руках образуются оковы – мораль, боязнь чужого мнения, соперничество и подобные социальные чувства. Представь мир, где человек всего один. На него не действуют социальные законы, моральные ценности, мнения окружающих. Ему не нужно думать, что о нем подумает его сосед, и ему не нужно подстраивать действия под общий стандарт. Плевать на стрижку, наличие бороды, социальный статус, самобичевание, совесть и тому подобные паразиты разума. Он действительно свободен. Свободен от социального маразма, – Чарли указал на снующих взад-перед людей. – Им движут инстинкты и собственные, не навязанные желания. И он не считает одни желания низменными, а другие устремления – высшими. Его действия не влияют на другого человека. Его поступки не задевают другую социальную единицу, а значит, нет места рождению морали.
– Как в «Я – легенда» Мэтисона? – заметил я, вспомнив о безутешном Невилле. – Как Крузо, так и метисоновский Невилль, жаждали встречи с другим человеком.
– Проблема образов «одинокого человека» и «одного человека» сильно разнятся, – продолжил тот. – Невилль страдал от одиночества. Он жаждал встречи с другим человеком потому, что жил когда-то в социуме. Один же человек, никогда не знавший другого человека, об этом даже не помыслит. В его обиходе никогда не будет намека на потребность в одежде, если только условия погоды не заставят его натянуть звериную шкуру. Он будет все тем же «homo sapiens», но без социального опыта цивилизации. Этот человек будет жить в гармонии с внутренним и внешним миром, а не пойдет против своей природы. Он будет самым чистым видом животного, называющимся «человек». Цивилизация – кандалы на свободе существа.