Нянька вздохнула и погладила меня по голове.
– Это уж точно. Но ты не волнуйся. Я Митриха попрошу, он встретит кудрявого, заберет жертву-то, да и в подвал спустит. Авось как-нибудь выкрутимся.
– Уверена? – засомневалась я. – А если он Владыке доложит? Нам тогда несдобровать.
Ярана нахохлилась и отрезала:
– Не доложит. Он мне по гроб жизни должен. Я ему ногу прошлой зимой вылечила да сына его непутевого спасла от расправы. Если не согласится, прокляну.
Я рассмеялась, до того у нее был суровый вид.
– Что ты несешь? Для этого ведь дар нужен.
– И что с того? – пожала она плечами. – Митрих поди и не знает об этом. Припугну, все в точности сделает. Ужо не сумневайси.
На душе вдруг стало если не радостно, то гораздо спокойнее.
– Спасибо, Ярана. Что бы я без тебя делала?
Она вдруг заплакала и прижалась ко мне.
– Померла б ты давно. Еще как только народилась с проклятием этим. Владыка ведь удавить велел сгоряча-то. Мать твоя да я грудью встали, вот и отступился он. А потом и образумился, как прорицатели объявили, что детей у него больше не будет.
Давняя история отозвалась болью в душе, но говорить об этом я не собиралась.
– Замолчи! – одернула я ее оттолкнув. – Решения Владыки не твоего ума дело! Пошла вон!
На мои злые слова нянька только тихонько всхлипнула, утерла глаза белым платочком и направилась к выходу.
– Спать ложись, – обернулась она ко мне с порога. – Завтра собирать тебя приду сранья.
Дверь за ней закрылась, а я почувствовала еще большую тоску, чем прежде. Весь остаток ночи я ворочалась, спала урывками и утром ненавидела весь свет.
У Яраны были свои понятия о том, что следовало сделать для подготовки девушки к выходу в свет. Когда-то она служила моей матушке и все делала по старинке. Так что я в полной мере вкусила все прелести сборов невесты.
Нянька заставила два часа отмокать в купальне, потом несколько раз мыла мои волосы, затем мазала пахучими средствами по совету знахаря, дальше принялась за ноги и руки. Я взвыла и запросила пощады, но Ярана была неумолима и угомонилась только когда сочла меня полностью готовой.
– Хороша! – довольно зацокала она, оглядывая меня в поисках того, чтобы еще подправить, и невольно вырывая из плена воспоминаний. – Жених-то поди онемеет от такой красы!
– Окривеет, и хватит его удар, – продолжила я мысль. – Останусь я вдовою горемычною в свои юные лета, и будет мне счастье.