Внезапно она оступилась. Гости ахнули, а я дернулся помочь. Но Владыка поддержал дочь, подвел ко мне и соединил наши руки. Ощутив нежные, словно детские, ладошки, я чудом удержался, чтобы не открыть ее лицо.
– Возлюбленные дети Лайтара! – провозгласил длиннобородый старик в светлом бесформенном балахоне, воздев руку к сводам храма. – Сегодня мы испрашиваем благословения истинного Бога для освящения союза Энтони Вельсикса и Мириам Дарквиш.
Жрец долго и нудно вещал о любви, верности и нерушимых узах, потом мы встали перед алтарем на колени, а старик бубнил над нами, видимо, молитвы. Слов я не разобрал, да и не старался, если честно. Манящий аромат принцессы не позволял связно думать, я не мог дождаться минуты, когда смогу беспрепятственно ее рассмотреть.
Наконец жрец объявил:
– Протяните руки, дети Лайтара!
Мы дружно выставили вперед правые запястья. Как мне рассказывал принц, храмовник должен был нацепить на нас браслеты – подтверждение брачных уз. Но чертов старец вдруг резанул нас крохотным ножом и собрал алые капли в серебряную чашу. Принцесса прошипела что-то невнятное, а я только зубы стиснул. Ранки тут же затянулись, а мы поднялись с колен.
– Эти браслеты станут знаком чистого союза, освященного истинным Богом, – сказал жрец, бухнул побрякушки в чашу, протараторил невнятную скороговорку и быстро надел их на нас. – Сын Лайтара, сними покров с жены своей и заверши обряд поцелуем.
Получив разрешение, я нетерпеливо притянул к себе принцессу и сдернул с нее опостылевшую ткань. Из зала раздались восторженные восклицания, а я смотрел в огромные зеленые глаза девушки и не мог сдвинуться с места. Она отличалась той редкой красотой, когда по отдельности черты лица неидеальны: нос длинноват, губы тонковаты, брови вразлет, а скулы выпирают. Но соединяясь в одном человеке, все эти черточки делали лицо принцессы настолько прекрасным, что невозможно было оторвать взгляд.
Внезапно она выхватила из моих рук покров и укрыла им нас обоих. Я подумал, что принцесса не хочет, чтобы люди глазели, как мы целуемся, и потянулся к ней.
– Только прикоснись ко мне, – прошипела она, почти касаясь меня губами, – и ты пожалеешь, что вообще на свет родился, чужак.
Очарование ее неповторимой внешности рассеялось в одно мгновение. Жуткая мысль, что она знает, кто я такой, поразила меня. Я напрягся и хотел отстраниться, но бестия держала крепко.