Примерно через час слышу протяжный вой медсестрички. Подскочив со ступенек, вваливаюсь в кухню. Она сидит на стуле, закрыв лицо руками и рыдая, а парни простыней накрывают Черепа.
— Он умер… Умер… — причитает медсестричка. — Это я убила его… Я теперь такая же, как вы…
Я срываю с нее окровавленный халат и косынку, хватаю под мышку и вывожу из дома. Дождь уже бушует, поливая как из ведра. Медсестричка быстро промокает насквозь, а у машины еще и пощечину от меня получает, которая закрывает ей рот.
— Хватит орать! — рычу я.
Она прикладывает ладонь к покрасневшей щеке и, дрожа, тихо поскуливает.
Черт, надо быть сдержанней! Еще вчера она верила в безоблачное будущее, обещанное «Олегом», а сегодня я заставил ее оперировать отбивную.
Замечаю, что во двор въезжает машина Адель. Открываю дверь, запихиваю медсестричку в салон и строго велю:
— Не шуми!
Адель притормаживает возле нас и опускает стекло. Ее любимый муженек тоже высовывает нос.
— Ну как? — спрашивает он. — Справился наш новый док?
— Да, качественно Черепа замочил. Еще вопросы?
Изменившийся в лице Глеб теряется в тени салона.
— Жаль, — вздыхает Адель, пытаясь разглядеть медсестричку. — Похоже, она расстроилась.
— Это ее первая неудачная операция. Конечно, она расстроилась. — Я снова закуриваю, ладонью прикрывая сигарету от дождя. — Мне стоит нервничать?
— Нет, — совершенно спокойно улыбается Адель, — ты свободен.
Ее машина трогается с места, а я еще минуту стою на улице, докуривая и успокаиваясь. Сев за руль, смахиваю воду с лица и смотрю на медсестричку. Щека у нее воспалилась. Силу я не рассчитал. Еще бы чуть-чуть — и прихлопнул бы девку.
— Меня убьют, да? — шепотом спрашивает она, не поднимая лица.
— Да. Если не возьмешь себя в руки.
Я выезжаю со двора и беру курс назад в город. Медсестричка теперь молчит. Ее руки до сих пор дрожат. Периодически она протяжно вздыхает и всхлипывает.
Мы возвращаемся домой, где я выдаю ей свой халат и полотенце. Даже согреваю горячий чай и позволяю лечь в мою постель. Выплакавшись, она засыпает и дрыхнет до самого позднего вечера, предоставив мне достаточно времени кое-что продумать. Ее мучают кошмары: это очевидно по вздрагиваниям и скулежу. Ничего, пусть привыкает. Впереди столько насыщенных яркими событиями дней.
— Иди сюда! — Я подзываю ее к журнальному столику, на котором разложил фотографии. Она едва открыла глаза и потрогала щеку со следами моих пальцев, а я снова со своими указаниями. Но не причитает. Покорно подходит ко мне. — Это Адель и Роман Чеховские. Брат и сестра, в свое время заручившиеся поддержкой итальянских мафиози и основавшие здесь целую империю. Это Лучиана — старшая дочь Адель. Ей семнадцать. Отец девочки — итальянец. Убит десять лет назад. Это Артур — шестилетний сын Адель от второго мужа. Спросишь, какое отношение я имею к этой семье? Я брат Романа по матери. Она умерла, когда мне было восемь. Мой папаша тактично свалил, бросив меня в детском доме, откуда через год меня забрал отец Адель и Романа. Хороший мужик. Только не уберег нас от жажды легких денег. Он сейчас в Москве живет, нас знать не желает. Прав, наверное.