Я наклонилась и подобрала блеснувший среди гальки контрик.
Море плеснулось к ногам, бормоча свою песню, и на душе стало так
светло и покойно, что захотелось, чтобы этот день никогда не
заканчивался.
— Это моя судьба, я на своем пути, — тихо пела я услышанную
недавно песню. — Моя жизнь течет, в ритме биения сердца...
Волны ласково набегали на берег, ветер дул в лицо, утреннее
солнце было нежным, как руки матушки. И казалось, что впереди меня
ждет что-то очень хорошее. Может, матушка раньше времени приедет, а
может, и Дамир заглянет.
Я пела все громче, мой голос разлетался далеко вокруг, пустынный
берег оживал, окрашиваясь разноцветными звуками. Да, я всегда
видела то, о чем пою. Нежно-лиловый — судьба, красный — сердце,
желтый — путь. И тут вдруг откуда-то взялся темно-серый, гранитный.
Он вплелся в мое разноцветье тихим стуком. «Тук-тук… Тук-тук…
Тук-тук…». Поначалу звук был тихим, едва уловимым, но время шло, и
этот стук становился все громче, все тревожнее, перекрывая и шум
ветра, и шорох прибоя, и скрип гальки. Он набирал обороты,
ускорялся, тревожно отдавался внутри, и я уже не знала, слышу ли
его на самом деле, или загадочный стук бьется в моих венах, в моем
сердце, в моей душе. Этот настойчивый звук привязал меня и повел за
собой, прочь от взволнованной синей глади, прочь от разноцветных
всполохов песни и от всего, что я любила и что считала своей
жизнью.
«Тук-тук… тук-тук... тук-тук…». Стук все ускорялся, заставляя
меня спешить. Я уже почти бежала. Море осталось позади, исчезло,
будто его и не было. Вокруг стало темно, и эта темнота тянула меня
куда-то, не давая опомниться, не позволяя перевести дух, не обращая
внимания на мою усталость.
«Подожди! Хватит. Я не хочу», — взмолилась я и неожиданно смогла
остановиться.
Стук прекратился.
Я открыла глаза и сначала даже не поняла, где оказалась. Факел,
который я почему-то держала в руках, освещал низкие каменные своды,
грубую кладку стен, неровные плиты пола. «Мать-Создательница! Да я
же в подвалах Белвиля!»
Стоило мне так подумать, как стук снова возобновился. В нем не
было угрозы. Он словно бы протаптывал тропинку к моей душе — мягко,
настойчиво, осторожно.
Я обвела помещение взглядом. Оно было похоже на то, в котором
хранились припасы, только здесь не было ни бочек с соленьями, ни
шхонов с капустой, ни ящиков. Видно, я попала в один из пустых
залов, что тянулись за первым, а вот какой по счету, сказать
сложно. Помню, осенью, когда селяне картошку привезли, мы с
кухонными девками мешки в подвал таскали, и я потихоньку ото всех в
глубь подземелья пробралась. Уж больно интересно мне было
посмотреть, что там. Только вот смотреть оказалось не на что.
Каменные стены, неровный пол да толстые колонны — вот и все
убранство.