– Поздравляю. Стало быть, моя партия проиграна и мне не к чему уже являться к вам?
– И не являйтесь, не нужно!
– Как прикажете.
Куницын, вслушивавшийся в препирания молодых люде, которые вначале происходили вполголоса, потом делались все оживленнее, разразился хохотом и подразнил студентку пальцем.
– А, ай, Nadine, ай, ай, ай!
– Что такое?
– Ну, можно ли так ревновать? Ведь он еще птица вольная: куда хочет, туда и летит.
Наденька зарделась до ушей.
– Да кто же ревнует?
– На воре и шапка горит! Пора бы вам знать, что ревность – бессмысленна, что ревность – абсурд.
Тут приключилось небольшое обстоятельство, показавшее, что и нашему насмешнику не было чуждо чувство ревности.
Моничка как-то ненароком опустила свою руку на колени, прикрытые тяжеловесною скатертью стола. Вслед затем под тою же скатертью быстро исчезла рука Диоскурова, и в следующее мгновение лицо молодой дамы покраснело, побагровело.
– Оставьте, я вам говорю… – с сердцем шепнула она подземному стратегу, беспокойно вертясь на кресле.
Он, с невиннейшим видом, вполголоса перечитывал нерифмованную строчку на лежавшем перед ним стихотворном листе.
– M-r Диоскуров! Я вас, право, ущипну.
– Eh, parbleu, mon cher, que faites vous la, sous la table[22]? – с неудовольствием отнесся к доблестному сыну Марса супруг, слышавший последнюю угрозу жены, вырвавшуюся против ее воли несколько громче.
Конец ознакомительного фрагмента.