– Я с этой... как её там… пенсии
куплю такую же, – невнятно пробормотал он, рассматривая меня.
Сначала хотелось разразиться благородным возмущением, но гнев
куда-то улетучился, сменившись лёгким весельем. Поэтому я лишь
покачал головой и приступил к небольшой нотации.
– Ты без году неделя, а уже ведёшь
себя, как цыган на ярмарке. Здоровенный детина, а хуже ребёнка.
Никитин быстро глянул на Машу, ища
поддержки, но та так и стояла, ехидно улыбаясь. Поняв, что помощи
не будет, здоровяк постарался перевести тему в другое русло.
– А холодильник вы у какого попаданца
переняли?
– Ни у какого. Он у нас уже лет
двадцать как изобретён без всяких подсказок. Ладно, поехали, –
сжалился я над своим новым подопечным. После потери прежнего отряда
я не хотел лютовать в новом. И, по всей видимости, придётся
специально строжиться, дабы не распустились. Наберу весь отряд и
начну их учить тому, что сам знаю. Учить их, и учиться сам.
– Куда? – тут же оживился Сашка,
сделав шаг вправо и поддев дверцу холодильника носком сапога.
– В городскую больницу. Там
собеседование назначено с кандидатами…
***
Белая с чёрными пятнами корова
печально протянула негромкое «м-м-му», глядя большим карим глазом
на свою юную хозяйку. Девушка быстрым движением поправила серый
платок и грязный передник, в котором ходила в стайку кормить
многочисленную домашнюю живность и доить коров, и ласково провела
ладонью по грубой шкуре коровы. Тонкие пальцы с обломанными от
работы ногтями и грубыми мозолями на ладонях остановились у
небольшой ранки, из которой сочилась кровь, и на которую пытались
присесть назойливые мухи.
Небольшая керосиновая лампа освещала
упрятанным в закопчённое стекло тусклым язычком пламени
проконопаченные мхом бревенчатые стены и потолок сарайки, большое,
выдолбленное из цельного бревна корыто, куда наливали воду для
скотины, большой ворох чистого сена и сгреблённую в угол кучу
навоза. Под ногами сновали, кудахтая на разный лад, пёстрые куры, а
к корыту пристроились два небольших поросёнка. Пахло дерьмом,
соломой и парным молоком. От коровы тянуло добрым теплом.
– Ну, Зорька, хорошая ты моя. Опять
ободралась? – произнесла девушка, отгоняя кровожадных мух. –
Горемычная, ты моя.
Юная хозяйка животины быстро
посмотрела на щеголяющую щелями в досках дверь в сарайку,
прислушиваясь к голосам во дворе, а потом сжала пальцами края раны
и подалась вперёд так, что её губы остановились всего в пяди от
кровоточащей шкуры. С губ слетел тихий шёпот древнего заговора,
переданного ей по наследству бабкой, которую раньше все за глаза
кликали ведьмой. Но бабка в ту зиму преставилась перед богом, а дар
достался девушке, и она всячески скрывала это от остальных.