– О-о-о-о-о…
– Сашка, ты же вроде вчера мало пил.
– А водке все равно мало или много, – проговорил Емельян, – она у князя такая. Выпьешь ведро, голова болит, чарку выпьешь – все равно болит.
Приятели спрыгнули с печи. В костюмах, видно кузнец побоялся их раздевать, вот только сапоги стянул, да парики на лавку положил.
– Ну, осмотрели город, – спросил Емеля, когда те сели за стол.
– Осмотрели, – проговорил Федор, вынимая репу из котелка, – сегодня обратно в Санкт-Петербург, с отчетом.
Емельян, покачал головой.
– А я думал, на рыбалку вас сводить, – проговорил он и вышел из горницы.
Вернулся, неся в руках две шпаги.
– Вот забирайте.
Александр взял шпагу в руку и помахал ей в воздухе. Изящно сделанная шпага, словно ничего не весила, и теперь даже складывалось такое впечатление, что клинок стал продолжением руки.
– Очень хорошая шпага, – проговорил он.
– Ага, – поддакнул Федька. – Ты, небось, и воеводе шпаги куешь?
– А то. Может, господа потренироваться хотят?
– А, что у тебя и рапиры есть?
– А как им не быть! – ответил кузнец и подмигнул.
Он вновь ушел и вернулся с двумя рапирами.
– Я не собираюсь фехтовать в доме, – проговорил Сашков, пытаясь почувствовать, как хорошо сидит в его руке рапира.
– Согласен, – поддержал его Меншиков.
Втроем они вышли во двор. Солнце уже давно поднялось и с огромным рвением вступило в свои права, согревая Землю теплом.
Приятели скинули мундиры, повесив их на кол, торчавший около крыльца. Оставшись в камзолах и белоснежных рубашках, встали в позицию, так чтобы солнечные лучи не мешали не одному из них.
Стройный и жилистый Федор Меншиков, при его метре восемьдесят, имел преимущество в росте, перед Сашковым. К тому же он обладал уверенностью и тем опытом, который приобрел за месяц, проведенный в Ла-Рошели.
У Сашкова такого опыта не было, но глаза его порой зажигались огнем, который лихорадочным румянцем играл на его скулах.
С рапирой в руках Федор, загоревшись таким увлекательным делом, преображался из простого изобретателя в проверенного боями воина. Каждый удар он сопровождал советом или упреком, но стремительность и пыл Александра иногда торжествовали, и Федька получал добрый удар прямо в грудь.
Емельян пожирал глазами поединок, считая удары, наносимые острием рапиры.
Когда же приятели закончили поединок, он сказал: