Город погрузился в траур. Уже на подъезде к нему ощущалось тревожно-мрачное состояние, в котором в эти дни прибывала столица Оренбургской губернии. Обычно радостно и жизнеутверждающе звонящие колокола православных церквей и соборов, слышные на многие версты в округе, нынче издавали монотонные и гнетущие звуки. Всякого входящего или въезжающего в город встречали вывешенные на кордигардиях траурные ленты и стяги. Черными муаровыми бантами были украшены формы караульных…
В эти дни в город стекался народ. Со стороны Верхнеуральска медленно двигались конные колонны казачьих сотен, в тарантасах проносились купцы и чиновники, на скрипучих телегах, которые нередко застревали в апрельской грязи, ехали крестьяне и разночинцы. По сакмарской дороге к городу, обгоняя татарские брички, на своих рысаках скакали башкирцы. С юга, со стороны степи, к Водяным воротам подтягивались арбы, запряженные верблюдами. На них в окружении ковров и подушек восседали смотрящие на всех свысока бии и мурзы. Верхом на лошадях или осликах к Оренбургу подъезжали менее знатные киргизы.
Весь этот многоликий и разноязыкий поток пытались хоть как-то упорядочить служащие городского магистрата, военной канцелярии и Пограничной комиссии. Казаков они заворачивали в форштадт, купцов и разночинцев направляли в Голубиную слободку. Особо знатных визитеров пропускали через городские ворота. Город всех вместить не мог, особенно, если учесть, что почти каждый имел и свое транспортное средство. Поэтому среди прибывающих к Оренбургу нашлось немало тех, кому попросту не хватило места. И тогда на противоположном берегу Урала в роще они встали лагерем.