-Есть! – Отзывается заряжающий.
Лязг затвора. Плавное нажатие на спуск. Звук выстрела, который
отлично слышен даже в танковом шлеме, вновь лязг затвора, и,
стреляная гильза выскакивает на дно боевого отсека. В нос бьёт
запах сгоревшего пороха. Заряжающий тут же заряжает орудие
следующим снарядом, и я вновь давлю ногой на спуск.
Сколько времени прошло в таком ритме – не знаю, в себя я пришёл,
лишь поняв, что на мои команды никто не откликается, танк стоит на
месте, по лицу течёт что-то тёплое, а в нос бьёт чем-то горелым,
перебивающем запах сожженного пороха.
Повернув голову вправо, вижу, что заряжающего у меня больше нет
– он лежит, скрючившись в неестественной позе, запрокинув голову
назад, а из шеи у него торчит внушительный осколок. От одного
взгляда было понятно – не жилец.
Механик-водитель также не отвечает. Отсоединив шнуры шлема от
танкового переговорного устройства, бросаюсь на дно боевого отсека,
и, склонившись над телом мехвода, кладу два пальца на шею.
Почувствовав едва пульсирующую жилку, радостно осознаю – живой.
Открыв люк, и, освободив подчинённого от шлема, распахиваю
дверцы переднего люка и прямо по телу танкиста выползаю наружу.
Неприятно свалившись с брони, достаю пистолет из кобуры. Вовремя.
Буквально в нескольких метрах от меня немецкий пехотинец, уже
вскидывающий свой карабин с примкнутым штыком так, чтобы поймать
меня на мушку и пристрелить.
Мне неожиданно сильно стало страшно.
Очень страшно.
Засаднило всё тело. Разболелась голова. И появилось
непреодолимое желание сходить в туалет по большому. Но хуже всего,
что я… Видели, как в детстве, в возрасте лет трёх-четырёх от роду,
когда ребёнку страшно, он прячется под одеяло и закрывает глаза,
пытается отключиться, надеясь, что это спасёт его от кошмаров?
Помните? И в детстве так делали? Нет? Ну ладно. Пусть это окажется
на совести каждого. Я – делал. Так вот, одеяла под которое можно
спрятаться у меня не было, но глаза закрыть мне никто не мог
помешать! И я закрыл!
Выстрел!...
Выстрел!..
На какую-то долю секунды мне показалось что всё, я умер, но ещё
через несколько мгновений я услышал ещё несколько хлёстких
винтовочных выстрелов и басовитую, характерную мелодию, которую мог
выдать только Browning wz.28. Открыв глаза, обращаю внимание на
оседающего немца, уже направившего ствол своего карабина в мою
сторону, вижу, как сразу десяток солдат в маскировочных балахонах
по типу советской «амёбы» и в покрашенных в оливу шлемах с
карабинами маузера наперевес бежит вперёд, туда, где ещё виднеются
более-менее организованные группы германской пехоты.