Туман поднялся по склону как-то враз, вроде еще почти светло
было – и сразу ночь, относительно теплая, но сырая и противная до
невозможности. Лейтенант Терсков грел дыханием руки, слушал – все
казалось, что шуршание со всех сторон доносится. Очень даже
возможно, что и немцы немедля следующую разведгруппу вышлют, это
логично…
Не казалось! Ползли с иной стороны, вовсе не от окопа, куда
Митрич ушел.
Олег навел автомат – в тумане, не таком уж непроглядном, но
искажающем все подряд, шевелилось что-то непонятное. Не-не, все же
знакомое, эта шапка, плотно натянутая, с завязанными тесемками,
весьма характерна.
— Стой! – шепотом приказал Олег. – Прилучко, ты, что ли?
— А? Я! Я, товарищ лейтенант.
— Что ж ты не предупреждаешь?! Прострочить тебя мог в два
счета.
— Та я ощупью… — башнер свалился в траншею.
Оказалось, Прилучко при падении с самоходки слегка оглушился и
не понял, куда все товарищи делись. Долго не давал поднять голову
немецкий пулемет, «так и ризав, так и сёк», но потом все-таки
смолк. Прилучко хотел ползти назад, но не был уверен, в какую
сторону теперь тыл, да к тому же осознал, что остался без автомата
– оружие, видимо, с самоходкой уехало, – а этакий выход из боя, да
еще в одиночку, командование батальона вряд ли одобрит. Тут у холма
началась перестрелка, башнер вроде бы даже разглядел, что
свои-знакомые бой ведут, потом по полю опять начал лупить немецкий
пулемет. Решил выждать и к своим ползти…
Об этом башнер рассказывал взахлеб, путая слова и лязгая зубами,
ибо замерз насквозь и даже больше, шея не сгибалась, и «мижножье»
начисто отмерзло.
— Не тарахти, – взмолился проснувшийся Хрустов. – Жив – молодец,
за яйца не волнуйся, они там поджимаются и себя самосогревают. Мне
в госпитале рассказывали. Только что ж ты сюда полз? Надо было
наоборот. Доложил бы нашим, что и как, рассказал, что тут окопы и
мы…
— Да что вы разорались? Митинг или базар? – выругался невидимый
в темноте дед. – Помогли бы лучше…
Олег выполз навстречу – дед волок добычу, все же барахольщик он
был знатный, привычка еще дореволюционного твердокаменного
самосознания.
Имелась и немецкая фляга с согревающим:
— Только по глотку! – предупреждающе зашипел Олег.
Хрустов все равно приложился дважды, на правах раненого. У
Прилучко флягу после разового объемистого глотка грамм в сто
отобрали, хотя тот пояснял, что «до глибин черева не дийшло».
Лейтенант глотнул сам – пойло оказалось ароматным по запаху и
отвратительным по вкусу.