Странное
дело: лицо Фиры вспоминалось, как будто вчера простились. А
Антонина… пятна на щеках и визг среди винограда. Не лицо – сущая
смутность и цветное платье. Был ли женат Иванов? Не был
ли?
Гришка и
Сашка… то отдельное. Навсегда жгучее, горькое. Себе
непростительное. Нет, нельзя про это.
Запасной
полк, наладили на учебу. «Минометчики им нужны.» Да ну их в жопу.
Опытен был красноармеец Иванов – взял в укромном месте взводного за
грудки, сказал без свидетелей насчет кормежки голодной и всего
прочего пару ласковых слов. Живо в маршевую роту
сбагрили.
А ехать
было недалече. Ноябрь, Сталинградский фронт…
***
Восточная
Пруссия. Велау.
18:18
Глядя на
бледное небо, покачал в ладони опустевшую фляжку рядовой Иванов.
Напрасно продукт перевел, хлопцам оно бы в удовольствие было. Не
берет. И тогда, в ту жуткую приморскую осень, не брало. От драк и
то легче было. Даже не в аду жил, а летел-летел на дно, шмякнуться
не получалось. Не дай бог. Дни как один единый шли – черные и
безмозглые. Что на берегу валяешься, что у штампа стоишь, хотя это
сравнивать вовсе и неправильно – у станка хоть польза от тебя. Но
сдох тогда Иванов. Не когда в снегу ранило и похоронку послали, и
не в госпитале, а у калитки, среди винограда и кустов ярких, век бы
их названия не знать. Всё – смерть и холод. Такое вспоминать вообще
нельзя.
А ожил в
Сталинграде. Пусть ненадолго, но все же. Иное дело. Нужно пойти,
парням чего-то бодрого рассказать, да фляжку спрятать. Пригодится
еще.
Кенигсберг. 1945г. Межфортовое укрепление.
10.
Где же, приятель,
Песня твоя

Кёнигсберг. Апрель 1945-го.
Противотанковый ров. (район Центрального рынка)
6 апреля.
Восточная Пруссия
штаб 8-го гв.
стрелкового корпуса
9:32
Суетился
штабной народ, офицеры кричали в телефоны, аппараты тут же отвечали
очередными зуммерами вызовов, их поддерживало нервное щелканье
пишмашинок. И лишь старший лейтенант Земляков сидел за столом и
вникал в личные дела камрада Хельмута Хуля.
«…Русские готовятся. Боюсь, в ближайшее время отбросить их за
границы Рейха не удастся. Именно поэтому, дорогая Ирма, я считаю,
что нам нужно прояснить отношения…» – довольно минорно писал
Хельмут, видимо, предчувствуя свою невеселую судьбу.
За окном,
заглушая стук штабных пишущих машинок, требовательно засигналил
автомобильный клаксон.