Но
все-таки, время от времени то одна, то другая птица прорывалась и
засыпала моих товарищей медными, заточенными до остроты бритвы
перьями. И не каждое перышко застревало в досках или впивалось в
палубу. Вон, у Тесея из плеча торчит медное острие, а победитель
Минотавра, словно бы не замечает ранения, прикрывая щитом своего
напарника, стреляющего из лука. А тут на палубе лежит парень, имени
которого я не знаю, а возле него суетится Асклепий, перевязывающий
грудь. Я чуть было не бросился на помощь, но, увы, надо было
прикрывать Тифия, это важнее.
— Эй,
потеряшка таврическая, тебе ногу не жжет?— услышал я голос кормщика.
Не враз и
понял, кто у нас «потеряшка», да еще и «таврическая», потом
осознал, что это я и есть. Ишь, как он образно! А что у меня с
ногой?
Ох ты,
Медуза Горгона и Колосс Родосский в придачу! Оказывается, в мое
бедро угодило перо, а теперь из ноги торчит только его хвостик.
Или, как правильно-то — очин? Вот тебе раз...А я тут стою, ничего
не замечаю, а у самого под ногами уже натекла целая лужа крови. И
что теперь?
— Эй,
малек из царской семьи, шкуру бросай и кормило держи, — буркнул
Тифий, показывая Гиласу на руль.
— А
птицы? — робко возразил паренек, на что кормщик только махнул
рукой: — Перво-наперво товарищу нужно помочь, а уж потом все
остальное.
Львиная
шкура полетела на палубу, а Тифий дал указания Гиласу:
— Вон,
видишь спереди волна идет? Так правь судно поперек волны, и все
дела.
Я
почувствовал, что начинаю слабеть, поэтому позволил себе улечься на
палубу.
— Ну-ка,
заморский чудак, дай-ка гляну,— проговорил Тифий, а затем, без
всякого предупреждения, без церемоний вытащил медное перо из моего
тела. Послушав все то, что я высказал, старик уважительно покрутил
головой. — Вон как умеешь... А я таких слов ни у финикийцев, ни у
троянцев, даже у чернокожих нубийцев не слышал.
— Он тут
недавно Геракла к какой-то матери послал, так Амфитрид до сих пор
думает, куда идти, — наябедничал Гилас.
Мне
стало слегка стыдно за «недозволенную» речь и я
вздохнул:
—
Поднахватался, пока у тавров в плену был, теперь лезет из меня
всякая дрянь.
—
Хорошо, что она из тебя лезет, хуже, коли дрянь в тебе остается, —
совершенно серьезно сказал кормщик, прощупывая мою ногу. — Только,
когда она из тебя лезть начинает, в сторонку отходи, чтобы других
не задело.