Человек с черного берега - страница 25

Шрифт
Интервал


– А что тогда?! – Градус напряжения неизменно шёл вверх.

– Я это к тому, что у вашего брата была депрессия четыре месяца, но вы почему-то об этом тоже ничего не сказали, хотя между ней, звонком родителям и смерти определённо есть связь. И вообще, к чему столько экспрессии? – вопрос был задан в качестве провокации.

– Столько экспрессии? Посмотрел бы я на вас в моей ситуации. Не сказал я, потому что по вашему описанию это вообще не похоже на самоубийство. Так зачем говорить лишний раз? Гордиться-то тут нечем особо, – говоря эти слова, Антонов успокаивал себя и достиг в этом деле успеха.

«Нет-нет, не приходи в себя так быстро».

– Но я же спрашивал у вас, – положив локти на стол и опёршись подбородком на кисти, отметил Лёша.

– Вы спросили, не видел ли я чего-то необычного в последнее время. А оно у каждого своё, – на лице Семёна от улыбки вот уже семь минут не оставалось ни следа.

– Я не думал, что вы запоминали такие подробности. Запомнить такую мелочь в шоковом состоянии – удивительно, – Дорогенский явно давил. У него не было выбора. Никаких явных зацепок хоть за что-то, нет. И вариант «принять и успокоиться» он в упор не видел.

Антонов вгляделся в глаза напротив:

– Знаете, у меня ощущение, будто я иду по минному полю при разговоре с вами. И, как мне кажется, это было бы уместно на допросе. Но разве это допрос?

– В том и дело, что нет. И поэтому вы имеете полное право покинуть этот кабинет, – ремарка Михаила Ивановича была так внезапна и звонко подана его голосовыми связками, что её эффекта хватило бы на смиренный и молчаливый вылет пулей десятерых школьников после звонка с урока. Дорогенский даже опешил от такого поворота, хотя во многом он был весьма предсказуем.

«Итальяшка, что же ты никак не угомонишься».

– Пожалуй, вы правы, а то мне что-то поплохело совсем.

После этих слов гость довольно быстро попрощался и вышел. Около десяти секунд Дорогенский переводил взгляд то на лицо соседа, то на дверь. Но вдруг встал и выбежал из кабинета. Резко и внезапно для себя самого, оставшись единственным живым существом в кабинете, Стрелецкий крикнул вдогонку молодому коллеге:

– Лучше бы этот Антонов врезал тебе. Может, хоть так в себя придёшь, – и достал пластиковую коробку. Обед же!

А сыщик хотел поравняться скоростями с Семёном, однако параллельно следовательскому бегу кто-то кому-то крикнул (вероятнее всего кричали Игорю): «Игорь! Твою ж мать!»