Она расстегнула лямки жилета, осторожно сняла его и стала
разматывать толстый слой бинта. Слой за слоем повязка становилась
тоньше, а боль ярче. Когда последний, туже всего затянутый слой был
снят, боль накинулась на меня огромной волной. Пронзила тело как
электроразряд такой силы, что на мгновение я перестал чувствовать
конечности. Казалось, что меня насквозь пронзили копьем. Дыхание
перехватило. Я крепко взялся за кушетку, боясь потерять равновесие,
в глазах помутилось.
- Терпи. – Лея прикоснулась к моей руке, затем стала быстро
раскрывать несколько пачек старого бинта.
Я терпел, хоть и было невыносимо. Грудь была черной, как смола.
Но сквозь эту смолу, как у выжженного подножия вулкана через
трещины вытекает лава, пробивались разбухшие кровеносные сосуды.
Зрелище до такой степени заворожило меня, что я не заметил
очередной укол. Мгновения и мне стало легче.
- Откинься назад.
Лея подрегулировала спинку, помогла мне лечь и протерла мою
засаленную грудь кусочком влажной материи.
- Полежи пару минут, - сказала девушка, раскладывая бинты на
столе, - пусть кожа подышит.
Да, это было неплохо. Я начинал ловить кайф от этих моментов –
дикая боль, сменяется покоем и ощущением блаженства. Я глубоко
вдохнул воздух и закрыл глаза. Ночь на стуле то еще удовольствие, а
здесь, на жесткой кушетке, вытянувшись во весь рост, было клево. И
я ловил эти приятные мгновения.
- Совсем мало осталось.
- Что? – Я открыл глаза, поняв, что едва не задремал.
Лея повернула ко мне озабоченное лицо.
- Обезболивающих мало осталось. На сегодня хватит точно, а
завтра… - Она отвернулась, не договорив.
Уж это я понимал. Меня удивляло, что их вообще все еще хватало.
На любых вылазках мы всегда искали медикаменты – в домах,
магазинах, в аптечках автомобилей. Когда нас осталось семеро
лекарства уходили не так быстро, как при двух сотнях людей, но их к
тому моменту тоже было не много. А в последнее время мы вообще не
уходили далеко от убежища. В ту недельную вылазку, Танк достал
немного медикаментов, но это были в основном мази, настойки и
шприцы. С сильными обезболивающими было глухо.
- Сестренка, - я постарался придать голосу ободряющий окрас, -
прорвемся. На мне все заживает как на собаке, ты же знаешь.
- Как на волке. – Улыбнулась она в ответ, подошла ближе и села
на край кушетки. – Ты как вообще?