И нет, это не мне он рокочет
бархатно, поднимая внутри моего организма бурю, когда мурашки –
маршем, а всё остальное – дыбом, включая почки, печень и другие
жизненно важные внутренние органы.
– Хорошо спрятались, – говорит он
так, будто обучает новобранцев, как излучать секс через голос. –
Операция прошла успешно. Вот, хочу сообщить вам радостную весть.
Бабушка пришла в себя, врачи уверяют, что у нас самые благоприятные
прогнозы. Будем пить шампанское?
Ведро шампанского мне. Со льдом.
Чтобы охладиться, естественно. А лучше – кубики льда ему в штаны
засыпать, чтобы не смел здесь рокотать и заигрывать с почти женой
моего генерального директора!
Я оборачивалась медленно. Как в
плохом кино, ёлки-палки.
Нет, я не собиралась производить
эффект. За меня это сделал он – взорвал мироздание и потоптался по
праху моих надежд. И я не собиралась ему это спускать с рук.
То, как он заткнулся на миг и
уставился на меня, приятно мурлыкнуло пушистой кошечкой внутри.
Оказывается, тут не только я не остыла. Кубики льда были бы весьма
кстати. На голову ему, чтобы остудить.
– Ты! – выплюнул он коротенькое
слово так, словно ему жабу в рот засунули. – Это ты!
Видимо, я произвела неизгладимое
впечатление. Он даже веник из рук выронил. Надо же: явился с
цветами и шампанским к Соне. Да Громов увидит – смешает его с
конским навозом и утопит в луже! 2
Дуэль взглядов была бесподобна. Я
наконец-то почувствовала себя живой, а не высохшей мумией. Всё это
не эпитеты, поверьте: кровь быстрее по венам, сердце словно в
барабан бьёт, ликование из ушей готово выпрыгнуть и сплясать
ламбаду.
Но ничего внешне я показывать не
стала. Обойдётся. Долгие годы тренировки даром не проходят и
почётное звание «Стерва десятилетия» за красивые глаза не
даётся.
– Ну я, – старательно выгнула бровь
и плеснула немножко сарказма в полуулыбку. – Что ты так орёшь,
Островский? Что ты так завёлся, Богом данный?
Не знаю, что его впечатлило – то ли
я, такая прекрасная, то ли это прозвище из прошлого, а только он
заткнулся на несколько благословенных мгновений.
Мы выжигали взглядами друг в друге
дырки, оставляли ожоги, но никто не желал сдаваться.
Интересно, – подумалось мне, – он
тоже ощущает подобное?
Жадную ненасытность. Невозможность
наглядеться на него впрок.
Надо было не оборачиваться, но это
оказалось выше моих сил. Я хотела посмотреть, каким он стал
одиннадцать лет спустя.