Мне тут даже поговорить было не с кем. Негры меня не понимали,
разговаривая в лучшем случае на странном подобии французского,
белых рабов было не так много, и надсмотрщики предусмотрительно
ставили всех белых подальше друг от друга. Ночью же на разговоры
просто не было ни сил, ни желания, хотелось только упасть поскорее
на вонючую солому и забыться.
Но я понимал, что стоит мне смириться — так здесь и подохну, а
подыхать мне жутко не хотелось. И я терпеливо ждал, вынашивая план
побега.
В конце концов, можно было попробовать сбежать на испанскую
сторону, хотя скорее всего, там меня ждала бы аналогичная судьба. Я
часами вглядывался в поросшие зелёным лесом склоны, особенно в те
моменты, когда надсмотрщики не могли меня видеть.
Но чем больше я ждал, тем меньше сил у меня оставалось. Я
исхудал, осунулся, одежда моя превратилась в лохмотья, волосы
выгорели от палящего солнца, да и весь я покрылся бронзовым
загаром. На руках появились мозоли от истёртой сотнями рук мотыги,
и я каждый раз страстно желал разбить этой мотыгой голову
надсмотрщику, когда появлялась такая возможность, но каждый раз
меня что-то останавливало. Скорее всего, осознание того, что только
стоит мне поднять руку на надсмотрщиков, как меня в назидание
остальным запорют до смерти, затравят собаками или придумают ещё
что похуже. Я решил, что отложу это до того момента, когда
почувствую, что готов смириться. Как только моя жажда свободы
начнёт утихать — я нападу на кого-нибудь из них, хоть на самого
плантатора, и будь, что будет.
И в один из дней, обычно похожих друг на друга, как две капли
воды, это едва не произошло. Был полдень, зной ударял в голову
похлеще Эвандера Холифилда, но мы всё равно пропалывали ряды
сахарного тростника от сорной травы, низко сгибаясь над молодыми
побегами. Я выдирал сорняки, стараясь не отставать от негров на
соседних рядах, но и не вылезая вперёд, как в какой-то момент на
соседнем ряду один из негров упал и потерял сознание. Я только
скользнул по нему равнодушным взглядом и продолжил рвать
сорняки.
— Встать! — раздражённо крикнул надсмотрщик, поигрывая
узловатой палкой в руках.
Негр не отреагировал. Надсмотрщик, сам тоже негр, только чуть
более светлый и откормленный, полукровка по имени Бернар Лансана,
что-то бормоча себе под нос, подошёл к упавшему и ткнул его в бок
сапогом. Я искоса наблюдал за ним, выдирая грязными пальцами мелкие
сорняки.