Естественно, после отъезда гонцов
пальцы у меня были в чернилах, а само письмо, запечатанное графским
перстнем, содержало несколько клякс. Да и почерк, каким оно было
писано, ничем не напоминал тутошнюю каллиграфию. Ничего, разберет.
А будут высмеивать, скажу – специально шифровал, чтоб враги не
перехватили. Отчасти не вру, я безбожно упрощаю написание букв,
всякие лишние хвостики и вензелюшки вокруг букв не выписываю. И
чернила экономятся, и время написания. А то иной текст выглядит как
орнамент, из которого глазами приходится буквально выдирать буквы и
целые слова. Мои соратники из числа тех, у кого секретарей пока нет
по причине их незначительного статуса, уже не насмехаются над новым
начертанием привычных букв, а потихоньку перенимают стиль. Даже
придумали ему название – военное письмо. Мол, в ходе военной
кампании не до вензелей, штабом графа Долинола выработан упрощенный
вариант письма.
В замке Прист начался новый день, еще
один тоскливый летний день, когда солнце уныло освещает камни
двора, неприступные стены, обесцвечивает баннер, унылой тряпкой
хлопающий на ветру над воротами… Кажется, даже птицы осознали
бесполезность своего щебетанья, поэтому скачут и летают над
окрестностями молчком. А всё из-за тяжелой болезни графини. Болезнь
настолько опасная, что леди Анна не выходит из своей комнаты, а
вход к ней разрешен только одной служанке и самому графу. Сам граф
ходит чернее тучи и тоже старается без крайней нужды к графине не
заходить. А страшнее всего, что леди Анна ждёт дитя, и никто не
знает, как эта болезнь на будущем ребенке отразится.
- Анна, как же ты такое удумала? Чего
тебе не хватало?!
- Ты не поймёшь, Витор, не был ты
матерью. Даже представить не можешь, каково это, каждый день видеть
чужого человека и знать, что буквально всё, всё, что могло
достаться твоему сыну, отойдет к этому.
- Эгей, поосторожней! Ты о моём сыне
говоришь вообще-то! Какой он тебе чужой человек?
- Мне чужой. Когда он с коня упал,
когда целитель отказался лечить его, я решила – рожу тебе
наследника, чего бы это не стоило. Только он, видишь, выжил
всё-таки. А мысль моя родить наследника так и осталась во мне. Как
ты не понимаешь! Мой сын, он в моей утробе сейчас растет! Этот твой
звереныш, крови напившийся, своей волею ничего из рук не выпустит,
ни крошкой не поделится со сводным братом, я чую.