— Микаэлла, если я ошибся, то…
— Не надо! — Она выставила руку, останавливая меня. — Мне не нужны твои драгоценные извинения, особенно если они вынужденные. — Пожав плечами, она направилась к лифту. — Я не хотела беспокоить тебя дома, просто думала… правда думала, что получится что-то хорошее, когда ты предложил свою помощь. Решила даже, что мне повезло. — Она покачала головой, так, будто смеясь над собой, и вызвала лифт.
Я стоял и смотрел, как она собирается уйти, как входит в кабину, и наконец, уезжает, и все это время — недолгое, но почему-то растянувшееся для меня, — думал, что должен ее остановить. Должен что-то сделать, что-то сказать.
Я не понимал только, почему должен делать это и откуда взялся этот порыв. Не видел на это никакой причины — она была не более чем одна из многочисленной труппы.
Да, талантливая, но за свою карьеру я видел много одаренных танцоров. Кто-то был менее способным, кто-то больше.
Она не была лучшей, определенно нет. Ошибалась, иногда чаще, чем необходимо, выводила меня из себя, потому что я знал — она способна на большее.
Может быть, дело было в этом? Я чувствовал, уверен был, что могу вылепить из нее нечто прекрасное, неподражаемое. Уникальное. Что-то, от чего у зрителей будет захватывать дух, глядя на нее.
Я не остановил ее, позволив уйти. Но в тот день больше ни о чем думать не мог.
МИКА
Леди Гага запела свой Bad Romance, а я взяла коктейль, переданный мне заботливой рукой Уэсли.
— Двадцать пять. Четверть века. Я чувствую себя древней.
Уже порядком захмелевшая Джун состроила несчастное лицо, после чего залпом опрокинула остатки своего «буравчика».
Вечером в пятницу мы устроили небольшую праздничную вечеринку в ее честь. Пришли ребята из труппы и некоторые из ее друзей. Размеры нашей квартиры не позволяли особые маневры, но погода была благосклонна к нам и мы смогли расположиться под открытым небом. Правда я побаивалась, что наш балкон попросту не выдержит такого количества людей.
— Заткнись. — Алкоголь и паршивое настроение сделали меня бесчувственной. — Радуйся, что тебе только двадцать пять.
— Для нашей индустрии это почти что пенсия, — фыркнула Джун.
Она утрировала, но здравое зерно в ее словах имелось. Я и сама была в небольшом унынии из-за приближающегося двадцатисемилетия.
— Вот тебе, Уэсли, сколько лет? — Джун ткнула пальцем в грудь парню, при этом сильно накренившись.