Это было уже не дежавю. Похожее случилось на самом деле – и не так
давно. В июне, когда они ездили в Париж. Когда целую неделю отчаянно надеялись,
что лечение помогло, что у них будет ребенок. Утром Люси собиралась сделать
тест, но…
Он невольно прислушался, словно мог услышать ее плач из ванной.
Глупости. Она просто пошла в туалет. Или на кухню выпить воды.
Питер поднялся и вышел в коридор. Из-под двери ванной пробивалась
полоска света. Его охватил мгновенный озноб, волосы на руках встали дыбом.
Дверь была не закрыта. Люси сидела на коврике, прислонившись спиной
к ванне, уткнувшись лбом в колени. Питер почувствовал, что озноб превратился
почти в судороги.
- Люс?.. – прошептал он, и горло перехватило спазмом.
Она подняла голову и посмотрела на него абсолютно сумасшедшим
взглядом. Медленно встала, сжимая что-то в кулаке, подошла вплотную и вложила
ему в ладонь. Потом слегка вонзила ногти справа под ребра и сказала:
- Если спросишь, как, сожру твою печень. Не знаю – как!
Он раскрыл ладонь, в которой лежала узкая полоска картона.
А на ней - две тонкие розовые черточки…
Глава 2. Токсикоз в нагрузку
Черт бы побрал мою пунктуальность. Даже не пунктуальность, а
привычку приходить раньше времени – вдруг где-то задержусь по дороге? А потом
сижу и жду.
Мне досталось кресло. А напротив, на двух диванчиках, три парочки.
Молоденькие, трогательные, как щенята. Держатся за ручки, щебечут. Сверкают
новенькими, еще не успевшими потускнеть колечками. И я – старая грымза. Одна.
Жду своей очереди на узи.
Я закрыла глаза, откинулась на спинку кресла, положила руку на живот.
Легкое-легкое движение в ответ – как рыбка в воде. Мэгги впервые шевельнулась в
шестнадцать недель – рано. Именно поэтому я и оказалась сейчас здесь, еще до
планового срока. С врачом вроде бы повезло, относилась она ко мне более чем
внимательно. Но, с другой стороны, постоянно перестраховывалась и пугала этим
меня.
Я сразу решила, что назову дочку Маргаритой, но обращалась и думала
о ней именно так – Мэгги. Хотя и говорила себе, что надо бы уже как-то
привыкнуть к более подходящему для окружающей действительности имени. Но «Рита»
почему-то не выговаривалось.
Три месяца после возвращения из Англии прошли на автопилоте. День
да ночь – сутки прочь. Особенно сентябрь и октябрь, когда меня трепал такой
чудовищный токсикоз, что было страшно отходить от туалета. Я почти ничего не
ела, похудела на шесть килограммов и выглядела, по словам соседки Марины,
узницей Освенцима.