Бекшеев останавливается ровно в той точке, с которой начал путь.
И закрывает глаза. Стоит он невероятно долго, я почти теряю
терпение, но вот поднимает руку.
— Положение тела вполне естественно, — голос его звучит глухо. —
Следов постороннего присутствия не отмечено.
— Он не сам упал.
— Погоди, — я перехватываю Яжинского. — Он просто говорит, что
видит.
— И?
— Данных недостаточно. Требуется дополнительная информация, —
Бекшеев моргает. И морщится, трогая голову. А потом уже почти
нормальным голосом добавляет. — Надо сделать снимки.
Надо.
— А тело отправить к нам... вскрытие. Вскрытие покажет.
Что именно покажет вскрытие, я не знаю, я от этих дел далека. Но
подхожу к Мишке. Мертв. И мертв давно. Когда? Он позавчера пропал,
но... надо спросить у Барина, тот в покойниках лучше
разбирается.
— Визуально похоже на несчастный случай. Если он упал...
Бекшеев поднял голову.
— Берег здесь... не такой и высокий.
— Море на приливе полностью затапливает. Потом отступает, — я
бывала в этих местах. — Да и не здесь бы он упал, если упал. Его
сюда притянуло. Тут загиб, течение. Тут много чего приносит.
— Нет, — Яжинский покачал головой. — Он бы в жизни. Он не сам!
Не сам он!
Крик его тревожит чаек, что поднимаются с дикими криками. Птиц
здесь хватает, даже зимой, но как-то я к ним попривыкла, а теперь
вдруг захотелось уши заткнуть.
— Не сам он, — Яжинский стиснул кулаки. — Не сам... он и тут
быть не должен. Он... я его не сюда отправлял, не сюда... а от
старой дороги в море утянуло бы.
Отуля обняла старика и что-то тихо настойчиво заговорила.
А потом ушли.
Сперва внучки, даже Янка, которой явно уходить не хотелось, но
старшие утащили за собой. За ними и невестки. Последними — Яжинский
с Отулей, вцепившейся в его руку.
— Плохо, да? — Бекшеев глядел на Никонова, спустившегося с
камерой, метром да папкой для бумаг. — Это ведь мог быть несчастный
случай?
— Мог, — со вздохом согласилась я.
Мишку жаль.
Я помню его совсем пацаненком. Я тогда только-только приехала. Я
и Софья. И дом, ключи от которого передал посредник. И... и море
вот. Я вышла на берег и стояла, стояла, глядя на это море.
Вечность, может, если не больше.
— Тетка Зима, малинку будете? — меня дернул за рукав вихрастый
мальчонка. Волосы его выгорели добела, а кожа была медно-черной. —
Вкусная малинка!