— Наконец-то до меня дошли руки, — Гидеон не спрашивал, он
констатировал. — Понимаю и не в претензии. Честно говоря, предвидя
свой, так сказать, финал — был бы не в претензии за еще пару-тройку
месяцев ожидания. Книги вот не все успел прочесть…
Тюрьмой экс-губеру служила вполне себе нормальная комната. Всех
отличий — дверь со смотровым окошком, запирающаяся снаружи и
решетка на небольшом окне. Когда-то тут жили слуги “Скромного
приюта”, а теперь вот их бывший хозяин радовался, что не прожмотил
на апартаментах для обслуживающего персонала.
— Два месяца с половиной заключения — так себе наказание за
попытку государственного переворота, — сразу перешел к сути вопроса
я. — И гноить заключенного годами в камере — глупость
откровенная.
— Я бы тоже не оставил потенциальную причину социального
напряжения прямо в том месте, где её легче легкого приложить,
— внешне-легко согласился со мной собеседник, изобразив тонкую
понимающую улыбку. И тем не менее, его голос дрогнул, когда он
вроде как в шутку спросил: — Последнее желание дадите?
Я тяжело вздохнул и поинтересовался:
— Влияние Фулкрума, полагаю? Если есть проблема, её надо
уничтожить. А если есть сомнение в эффективности способа — надо
просто увеличить радиус гарантированного поражения, ага.
— Боюсь, я не очень понял, — осторожно признал бывший губер,
перед эти помолчав.
— Наказание разумному назначают для того, чтобы тот
прочувствовал тяжесть проступка и больше так не делал, — разжевал
я. — Вернее, первое лишь только средство достижение второго. Ведь
самый лучший способ заставить разумного не делать ничего — это его
убить. Как говорится — мёртвые не кусаются.
Мужчина осторожно кивнул. Сейчас я не сказал для него вот вообще
ничего нового.
— Но в идеале нарушитель закона и порядка должен еще и
причиненный ущерб исправить, так ведь? — в другое время бывший
чиновник высокого ранга взбесился бы от того, что кто-то смеет
озвучивать ему прописные истины, словно он идиот. Но теперь Гидеон
лишь повторно кивнул, очень внимательно меня слушая. Даже такая
лайтовая тюрьма определенно пошла ему на пользу. — Иначе говоря,
наказание будет не жизнью, а вирой и исправительными работами.
Причем по профилю, купцом — а не кайлом махать в каменоломне.
Выражение лица моего оппонента, когда он услышал сказанное, еще
постараться было надо описать. Недоверие, неимоверное облегчение и,
одновременно, пренебрежение, которое он всеми силами пытался
спрятать. Все-таки некоторые люди очень трудно учатся на своих
ошибках. И ведь придурок уже налетел, недооценив меня — и вот опять
я в его глазах лох. Хотя, когда облегчение схлынет — наверняка у
него подозрения появятся, что все не так просто, и его пленитель не
приступ альтруизма словил. Я бы даже посмотрел на этот спектакль —
но уж больно в полете и на остановках будет не до того.