Молоко! Белое называлось молоко.
Колдун говорил – телу нужна еда, чтобы жить. Она привыкнет. Уже
почти привыкла и научилась. Даже запоминать научится. И говорить
сама, а не то, что колдун ей в голову вложит. Она пробовала
говорить слова сама, но получалась ерунда. Она не знала, как их
правильно собирать. Только когда колдун помогал. Или повторять.
Повторять было просто. Зато она могла думать громко, так, чтобы
слышно было. Все слышали, а эльфики нет. Эльфикам надо было
говорить. Тогда они слышали и улыбались. Они хорошо улыбались.
Колдун хорошо придумал это тело
выбрать. Пусть и неудобно. Она потерпит. И вовсе она не глупая.
Если она помнит плохо, это не значит, что глупая. Просто она
голодная. Вот когда колдун нужное дело сделает, он ее отпустит, и
тогда она будет сама по себе жить, и обязательно кошек возьмет,
чтобы тепло и много жизней. У эльфиков тоже много. Даже у всех
кошек, что на крышу приходят, столько нет. Вот сейчас отнесет еще
воды и рядом посидит. Колдун уйдет спать, а она с эльфиком посидит.
Можно волосы потрогать. Колдун сказал, что уйдет завтра ночью и его
заберет. Жалко. Сказал, надо именно завтра, а то не успеет. А что
не успеет – она забыла. Зато вспомнила, куда второй просил идти, в
какой-то надвзор. Но она не знала, что это. Зато вспомнила слово.
Это хорошо. Значит, когда будет удобное тело, она сможет быть, как
другие. Запоминать. Говорить словами. Пить молоко, чтобы одежда
была не мокрая. Ходить туда, где цветы. И чтобы были кошки. Она не
хотела больше брать силой даже у эльфиков. А кошки отдавали
сами.
* * *
Даллине шел по парку в
расстроенных чувствах. Все складывалось не очень удачно и ему
придется в скором времени вернуться в Лучезарию к родителям.
Маэстро ему оказал в стажировке, хотя у него техника очень хороша.
Это все папа и его уроки фехтования. Руки стали слишком грубы для
нежных струн и ни дополнительные уроки, за которые пришлось платить
из своего кармана, ни мамины связи не помогли продвинуться дальше
первой десятки. А теперь вот куда? Куда он со своей Академией
культуры? По ресторациям выступать? Тогда уже лучше домой.
Под ноги упал цветок, и Даллине его
поднял совершенно машинально и только потом увидел на скамейке
хорошенькую девушку-полукровку, совсем юную, почти девочку. Она
плела венок и цветы уронила. Большие влажные глаза, будто она
только что плакала. А может и плакала. Уже вечер, и стемнеет скоро,
и в парке уже почти никого.