Устраивать протекции по моей основной
специальности папа отказался наотрез, потому ближайшей перспективой
была упомянутая беготня за упырями. На распределение я шла на общих
основаниях, то бишь по рейтингу успеваемости, и рассчитывать могла
только на себя. Факультативы, увы, в общий зачет не шли.
В столовой шумели, гремели посудой,
общались и ели. Трапеза была приправлена тоской. Я мечтала о
перспективах, Вельта продолжала токовать про Холина и их
многочисленное семейство, плавно сворачивая на свою излюбленную
тему – о парнях. Тоска усилилась. С кем идти на пирушку,
посвященную выпуску из Академии, я понятия не имела, а заявиться в
одиночестве гордость не позволяла. Геттара позвать? Будет стильно.
Я в печали, он в плаще с капюшоном…
– Митика Лукреция Ливиу! – вдруг заорала Вельта почему-то
мужским баском, я дернулась, мир кувыркнулся, и я сверзилась с
лежанки, больно ударившись затылком. Когда звезды рассеялись, явив
серые обшарпанные стены и решетку, я сообразила, где нахожусь.
Глава 5
– Мисс Ливиу! На 9.30 к мастеру
некроманту!
Я взлетела с пола и прильнула к
решетке, как к любимому. Тьма Изначальная! Пустое вчера в ночи
помещение теперь напоминало привоз. Масса разновидового народа
толпилась за длинным турникетом, как обильный улов в садке.
Вызывали по одному. Видно, где-то на входе стояло распределительное
устройство, выдающее билетики с номерками, соединенное по магнету с
визором дежурного. Мимо меня с видом существа, честно отработавшего
смену, прошествовал давешний Пышко. Я сцапала его за рукав.
– А, – обрадовался он, – гарпия! Ща,
погоди.
Он порылся в кармане еще не снятой
формы, добыл ключ и выпустил меня внаружу.
– Скажите, а это какое отделение?
– Так… 2-е Восточное
– Мрак, – выдала я и, когда мое имя
проорали в третий и, я так понимаю, в последний раз, подошла к
столу дежурного и шлепнула перед ним изрядно потрепавшееся
направление.
Сказать, что ошеломленный очередной
встречей вчерашний служитель закона с известной в магических кругах
фамилией был мне ужасно не рад, значит не сказать ничего. На мятом
и осунувшемся еще со вечера лице добавилось следов ночевки на
столе, а на меня с этого лица взирали мутноватые от усталости
глаза.
– Жалобу можете подать дежурному, –
сообщил он и вновь уронил голову на сложенные на столешнице руки. И
умер. То есть замер.